Стрелок. Путь в Туркестан. Иван Оченков

[2]. Да такой, что настоящей воли теперь разве только внуки ныне живущих попробуют, и то навряд ли.

      Так что когда будищевские мальчишки увидали, что по разбитой дороге к ним катит пара экипажей, причем впереди коляска станового, то столбенеть не стали и напрямки бросились домой. Упредить, значит. Потому как у пристава дрожки приметные, да и сам он мужчина видный – косая сажень в плечах, да кулаки разве что чуть меньшие, чем у старосты самовар. Начальство, понимать надо!

      Люди-то как узнали, кто едет, поначалу всполошились, особенно бабы, и ну голосить! А чего кричать, разве этих супостатов криком умаслишь? Но у баб, известное дело, глаза на мокром месте и им от Бога так заповедано, выть не по делу. Мужики-то они, ежу понятно, разумом покрепче. Сразу смекнули, что за недоимки их сегодня пороть не будут, потому как в таком разе одним приставом не обошлось бы. Было бы ещё хоть пяток стражников, ну или на худой конец солдат.

      – Здорово, православные! – зычно крикнул становой, едва только коляска остановилась.

      – Здравы будьте, ваше благородие, – хмуро пробубнили селяне, снимая шапки.

      Следом за полицейским на землю спустился местный священник и какой-то сморчок в чиновничьем пальто и фуражке с наушниками. Впрочем, за могутными фигурами отца Питирима и пристава его поначалу и не приметили. А зря, от таких самое зло и бывает!

      – Благословите, батюшка! – сунулся вперед староста Кузьма.

      – Бог благословит! – прогудел в ответ поп и осенил толпу крестным знамением.

      – Значит так, мужики! – сразу взял быка за рога становой. – Я вам, сукиным детям, уже не раз говаривал, что свято место пусто не бывает, а потому слушайте, что вам господин титулярный советник прочитает!

      Тщедушный чиновник сначала вытащил из кармана пальто клетчатый платок и принялся долго и со вкусом высмаркиваться. Покончив с этим делом, он вытащил из видавшего виды портфеля какую-то бумагу, развернул её и принялся зачитывать. Но делал это таким гнусавым голосом, что, похоже, его даже стоящие рядом полицейский со священником не поняли. Но те хоть знали, в чём там дело, а вот селяне нутром почуяли беду. И, как оказалось, предчувствие их не обмануло.

      – В общем, так, – рыкнул для самых непонятливых пристав. – Вот новый владелец блудовского имения. Которому вы, чертовы перечницы, стало быть, временнообязанные.

      Внимание селян переключилось на второй экипаж, из которого ловко выскочил молодой человек, одетый по-господски, после чего помог выбраться своим спутницам – красивой молодой барыньке в большой шляпе с пером и молоденькой девушке, одетой по-городскому, но с платком на голове.

      – Ну вот, Гедвига Генриховна, – немного шутовски поклонился он первой. – Это и есть наши владения!

      Та немного растерянно озирала окрестности и толпящихся мужиков, но пока что не проронила ни слова и лишь осторожно переступала по земле, стараясь не испачкать изящных сапожек. Что же касается нового владельца поместья, то он, без тени улыбки посмотрев на сельчан, щелчком сбил на затылок котелок и только после этого произнес:

      – Здорово, что ли, земляки.

      – Митька! – растерянно выдохнул кто-то из мужиков. – Не отвела, значит, беду Царица Небесная!

      – Цыть ты, анцыбал![3] – ругнулся на него Кузьма и с поклоном подошел к бывшему односельчанину. – Здравы будьте, Дмитрий Николаевич. А мы уж вас заждались…

      – Я вижу, – скривил губы в улыбке Будищев, но глаза его остались холодными.

      Вообще-то у него не было ни одной причины хорошо относиться к бывшим односельчанам. Когда почти три года назад он оказался здесь, деревенские относились к нему с откровенной враждебностью и плохо скрытым презрением. Собственно, и за своего его признали лишь с одной целью – отдать в рекруты вместо вытянувшего жребий[4] полного тезки. В армию Дмитрию не хотелось, тем более что в своем времени он успел в ней отслужить и даже немного повоевать. Да, именно «в своем времени», поскольку до всех этих событий он жил в XXI веке и даже не предполагал, что ему придется пойти на очередную русско-турецкую войну «освобождать Балканы от османского ига».

      В общем, Митька-дурачок, как окрестили его в селе, попытался сбежать, но мужики его поймали, избили и сдали на сборный пункт связанного. Но, как ни странно, молодой человек вписался в военный коллектив, проявил на войне храбрость и солдатскую смекалку, а также редкую удачливость, свидетельством чему стали четыре знака отличия военного ордена, или в просторечии «Георгиевских креста». После войны его комиссовали по ранению, и он уж было думал, что никогда более не увидит эти места, но выяснилось, что человек, за которого его все принимали, оказался незаконнорожденным сыном здешнего помещика Блудова, который упомянул его в завещании. И когда остальные наследники скончались, Дмитрий Будищев оказался единственным владельцем имения.

      – Это хорошо, любезный Дмитрий Николаевич, – объяснил ему стряпчий в Рыбинске, – что вы, сударь мой, находитесь в купеческом звании. Ныне, слава богу, не прежние времена, когда владеть землёю дозволялось лишь дворянам.

3

Анцыбал – разновидность чёрта.

4

Поскольку лиц призывного возраста в те времена было куда больше, чем требовалось, на службу призывали по жребию. Те, кому «посчастливилось», отправлялись в войска, а остальные автоматически зачислялись в ополчение.