Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана. Рене Груссе

настолько полной, они обвивают друг друга, переплетаются так сильно, что, несмотря на реализм, сохраняющийся в изображении голов оленей, лошадей, медведей или тигров, порой с трудом удается отличать животное от декора. Рога и хвосты животных заканчиваются листьями или распускаются в форме птиц. Реализм в изображении животных тонет и теряется в вышедшей из него орнаментации.

      Таким образом, степное искусство противопоставляется искусству соседних оседлых народов, скифское искусство – ассиро-ахеменидскому, гуннское – китайскому, и это на той самой почве, на которой могло бы происходить их сближение: сцены охоты и схваток между животными. Нет ничего более противоположного ассирийскому или ахеменидскому анималистскому классицизму в линейной плоскости, с одной стороны, и искусству эпохи династии Хань – с другой, чем кривые линии, завитки, изгибы степного искусства. Ассирийцы и Ахемениды, как и китайцы времен династии Хань, показывают нам мирно идущих животных, преследующих одно другого или угрожающих друг другу в простом, полном воздуха декоре. У степных художников, скифов или гуннов, мы видим схватки – зачастую переплетения, словно лиан в тропическом подлеске, – животных, сражающихся одно с другим насмерть. Драматическое искусство, заполнявшееся ломкой членов тела лошади или оленя, схваченного кем-то из кошачьих, медведя, хищной птицы или грифона, нередко было предметом полного выворачивания фигур. Здесь нет никакой скорости, никакого бега. Терпеливые и методичные перегрызания горла, где часто, как уже было сказано, жертва словно увлекает своего палача к смерти. Зато здесь чувствуется внутренний динамизм, который, вопреки этой «медлительности», быстро достигал бы большой трагической силы, если бы яркая стилизация, переплетающая и расцвечивающая формы, обычно не лишала эти кровавые сцены всякого реализма.

      Различные составляющие и тенденции степного искусства неравномерно распределены по огромной зоне, протянувшейся от Одессы до Маньчжурии и Хуанхэ. Степное скифское искусство, распространяясь к лесной зоне верховий Волги, оказывает влияние на ананьинскую культуру возле Казани (ок. 600–200 до н. э.), очевидно, культуру финно-угорскую, где в богатом некрополе были найдены топоры-пики и обычные бронзовые кинжалы, с некоторыми мотивами звериного стиля, в частности, тема закрученного завитком животного, напоминающая скифские изделия, но здесь выполненного в весьма упрощенной и бедной фактуре. Однако, по замечанию Тальгрена, скифская анималистская орнаментация в Ананьино была заимствовано лишь частично, а фон декора продолжает основываться на геометрических мотивах. Совсем иначе дело обстоит в Минусинске, в Центральной Сибири. В этом важном центре металлургической промышленности на Алтае в эпоху расцвета бронзы (VI–III вв. до н. э.), очевидно, продолжают производить втульчатые топоры исключительно с геометрическим декором (см., например, красноярский «угловой» декор), но также, начиная с этого времени, мы видим там бронзовые фигурки