Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни. Олег Цендровский

как та самая капля, проходящая бесчисленное множество форм и трансформаций. Следствием десубъективации является широко распространенный на Востоке принцип непричинения вреда – «ахимса», основанный на вере в глубинное родство всех живых существ, на вере в то, что ты и другой есть одно.

      Страдание, как и ощущение раздробленности мира на сущностно противоположные части, весь субъект-объектный антагонизм представляют собой оптические эффекты, искажения восприятия или их следствия. Если прибегнуть к классической индийской аллегории, это ситуация, когда человек увидел змею в лежащей на земле веревке. Различие лишь в том, что мы видим змею на месте веревки постоянно, более того, мы запрограммированы видеть ее, однако в наших силах постепенно изменить эту программу.

      Представленная мысль имеет много вариаций и в разных формах пронизывает всю восточную традицию. В буддизме Махаяны, самом распространенном его направлении, она выражена в концепции тождества сансары и нирваны. Согласно ей, каждое живое существо обладает природой Будды и уже пребывает в нирване, уже является спасенным и совершенным. Сансара же (дословно значащая «блуждание по кругу», сама отделенность индивидов и бесконечный круговорот страдания) трактуется как змея из примера выше – порождение заблуждения. Нужно только сбросить с глаз пелену, осознать пустотность змеи – и нирвана станет полной.

      Буддизм идет в деле ниспровержения субъекта даже еще дальше и провозглашает, что человеческое «Я» вообще не существует в его обычном понимании, ибо мы есть не субстанция, но процесс из постоянно меняющихся элементов без неизменной основы, что будет подробно рассмотрено далее. Осознавая это и практикуя растворение в потоке, человек не только окончательно выбивает у страдания почву из-под ног, но обретает ощущение высшей осмысленности и благостного единения со всем.

Ограничения восточного подхода

      Описанные фундаментальные установки вносят огромный вклад в понимание устройства человеческой психики и нашего места в окружающем. Тем не менее в них содержится много ошибочных допущений, которые делают их некритическое применение далеко не лучшим решением. Прежде всего, пронизывающая все живое сила желания, названная Фридрихом Ницше «волей к власти», объявляется здесь неподлинной и пагубной. Она противопоставляется состоянию благостного покоя и свободы от страдания, привязанности и отторжения, идеал которых выражен в понятии «нирвана» в буддизме или, например, «мокша» в индуизме.

      Между тем, мы не встречаем в них оснований для столь смелых заявлений, а опыт говорит нам с точностью до наоборот. Эта всеохватная динамичная стихия, в отличие от кратких мгновений совершенно неестественного для живого существа покоя и благости, и является квинтэссенцией бытия. Как раз она представляет собой то нормативное состояние, в котором пребывает жизнь, и лишь ей каждое мгновение жизни обязано своим существованием.

      Огонь желания, привязанность