Самая темная луна. Анна Тодд

не уходит, не двигается с места. Может, потребовать от правительства компенсацию? Они, как и положено, оплатили мое лечение, но разве оно помогло? Явно нет. Ни Сильвину, ни мне, ни парню в гробу на помосте.

      «Считай в обратном порядке», – советовали нам.

      «Считай в обратном порядке и думай о том, что дарит тебе радость или покой. Ощущай твердую почву под ногами. Знай, что ты теперь в безопасности», – твердили врачи.

      Когда я нуждаюсь в покое, то думаю о ней. С первой нашей встречи. Помогает до тех пор, пока о себе не напоминает реальность. Тогда возникает желание наказать себя за то, что ее больше нет в моей жизни, и я еще глубже погружаюсь во мрак.

      Я не успеваю закончить сеанс собственной психотерапии – кто-то барабанит пальцами по микрофону, и звук громко разносится по залу.

      – Как только все займут свои места, мы приступим, – мягко и безучастно произносит распорядитель похорон.

      Наверное, он говорит это по несколько раз в неделю.

      Зал умолкает, и погребальная церемония начинается.

* * *

      По ее окончании часть гостей выстраивается в очередь к гробу, чтобы попрощаться, но мы продолжаем сидеть. Сильвин ловит мой взгляд и многозначительно поднимает глаза кверху. Кто-то хлопает меня по плечу. Я совру, если скажу, будто внутри не вспыхивает надежда. Карина?! Хотя я уверен, что не она.

      Так и есть. Глория. Стоит за моей спиной, одетая в черное платье с вышитыми по лифу белыми цветами. Я видел Глорию в этом платье раз десять, не меньше. Десять похорон. Сегодня просто день потрясений: сначала Карина, за ней Сильвин, потом проигрыш на торгах – четырехквартирный дом в предместье Форт-Беннинга, шикарная была бы сделка, – а теперь вот Глория, которая всегда наводит меня на мысли о ее муже.

      – Привет, Глория. – Я встаю, обнимаю ее.

      Она тоже меня обнимает, отстраняется, обнимает вновь.

      – Ты как? Я за тебя переживала. Не перезваниваешь. – Глория корчит гримаску. – Сволочь, – шепчет, не отводя взгляда.

      – Работы по горло, да и не люблю я телефонных разговоров, ты же знаешь.

      Глория закатывает темные глаза.

      – Дети скучают, ясно? И постоянно о тебе спрашивают.

      Дети. От чувства вины к горлу подступает кислота, жжет.

      – Я тоже по ним скучаю. – Я опускаю взгляд к ногам Глории, за которые обычно цепляется младший отпрыск. – Буду звонить чаще, я свинья.

      Улыбаюсь, и она кивает, чуть ослабляя натиск.

      Я ощущаю тяжесть цепочки на шее. Один жетон мой, второй – мужа Глории. У меня есть обязательства и нет прав прятаться от горьких чувств, от скорби по нему, я должен помогать его детям. Я обещал.

      – Самая настоящая свинья, – с улыбкой соглашается Глория. – Дядюшка-свинья все равно должен временами нам звонить.

      Она вглядывается в мое лицо.

      – Я тебя не сразу узнала. Из-за этого. – Глория пробегает пальцами по щетине на моем подбородке.

      – Ну да. Я теперь свободный человек. Пора и вести себя соответственно.

      – Вот и хорошо. Рада тебя видеть.