Рождественское чудо. Дарья Валентиновна Путевская

ты иногда спрашиваешь, стояла деревушка, Гаасдорф. Сейчас там уже город. А в те времена до города надо было ехать на телеге полдня, и это было настоящее приключение!

      Гаасдорф был маленькой деревушкой, всего несколько домов, луг да поле. Маленькие избушки прятались за изгородями, заслоняющими от бродивших по дорогам коров огороды и сады. В садах росли яблони и вишни. Когда наступала весна здесь было особенно хорошо, все кругом утопало в белом цвету. Но наша история произошла зимой, под Рождество, когда не было ни цветов в садах, ни мычащих коров на улицах со звякающими колокольчиками. Зима же в Гаасдорфе всегда была лютой и снежной, снега выпадало по самые крыши, а от ворот до двери дома получались настоящие ледяные коридоры!

      В тот год зима была холоднее обычного. Жители деревни сидели весь день дома, боясь высунуть нос на улицу. В печах у них горел огонь, дым от печных труб высоко поднимался над каждым заснеженным двором, а сами трубы стонали от мороза. Лишь красногрудым снегирям все было нипочем, они, как и прежде, сидели нахохлившись на еловых ветвях в лесу у подножия гор.

      Тогда-то и приключилась странная история с пекарем Яном. Старый пекарь жил на окраине деревни. Дом у него был небольшой – одна комната для сна, а другая для работы с большой печью. И дверей в дом тоже было две – для покупателей и для хозяина. Мало кто приносил за хлеб деньги, тем более зимой. Мельник платил мукой, мясник – колбасой и мясом, трубочист чистил трубы и чинил печь, хозяйки приносил молоко, сыр и яйца. Все знали, что пекарь – человек-душа, если платить нечем сейчас, хлеба все равно даст. А значит печь в его доме топилась каждое утро ни свет ни заря. Было зачем вставать всем жителям – чтобы принести ароматный, хрустящий слегка присыпанный мукой каравай от Яна. Так даже трескучие зимние морозы становились нипочем.

      В то утро Ян встал с постели нехотя, в перине было очень тепло, а комната совсем уж промерзла за ночь. На дворе еще стояла ночь, но пора уж приступать к выпечке, чтобы хлеб появился на столах к завтраку. Пекарь сладко потянулся, натянул на себя штаны, тулуп, сунул ноги в валенки и пошел топить печь на другую половину дома да в амбар за продуктами.

      Снег шел всю ночь, и его намело по самую крышу. В амбаре было холодно и тихо. Пекарь потянул мешок муки, взял нож с разделочного стола и резанул верхушку мешка. Кто-то жалобно крикнул. Пекарь опешил, замер и прислушался. Кругом стояла тишина. Слышно было, как на дворе шурша ложится снег, поскрипывает стена на морозе, потрескивают поленья в печи. Он все же, чтобы убедиться, что на дворе никого, высунул нос за дверь и снова ее захлопнул. Никого. Кругом пусто. Решив, что спросонья ему почудилось, пекарь снова взялся за муку, но тут мешок шевельнулся и голос раздался прямо из глубины мешка.

      – Полегче, просыпешь!

      Пекарь выронил нож и сел на скамью, осторожно потирая лоб. Теперь ему точно не почудилось, что-то или кто-то в мешке разговаривал. Возможно, над ним решили подшутить ребятишки, решил пекарь, и сунули в мешок какую диковинную игрушку, которая болтает всякий вздор. Он сунул руку в мешок, поводил ею, но ничего не нашел. В мешке была только мука, которая к тому же начала хохотать и жаловаться на щекотку.