Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости. Люси Уорсли

      © Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2020.

      Введение

      Воскресный день, по преимуществу предвоенный. Забравшись с ногами на диван, водрузив на нос очки, вы раскрываете The News of the World. Чашка крепкого буро-коричневого чая создает верный настрой. Мягкие диванные подушки, уютно потрескивающий в камине огонь. Теплая, чуть затхлая атмосфера. О чем хочется почитать в такой отраднейшей обстановке? Конечно же, об убийствах!

Джордж Оруэлл. Закат английского убийства (1946)

      В эссе «Закат английского убийства» Джордж Оруэлл описывает наиболее убедительный и привычный нам тип убийцы – в идеале это адвокат или доктор, глава местных консерваторов или непримиримый борец за трезвый образ жизни. К преступлению его приводит страсть к секретарше, но основной побудительной причиной становится страх общественного осуждения: ему легче отравить собственную жену, чем перенести скандал развода с ней. Архетип убийцы, по Оруэллу, – маленький человек, заблудший, но тихий и респектабельный, весьма похожий на доктора Криппена[2].

      Но так было не всегда. В конце XVIII – начале XIX века убийца представал в глазах публики фигурой скорее героической, окруженной неким романтическим ореолом, – благородным разбойником или же, возможно, харизматичным заядлым преступником, раскаивающимся на эшафоте. Нередко таких преступников удавалось лицезреть собственными глазами на многолюдных и пользовавшихся особой популярностью в народе публичных казнях. Напротив, в наши дни излюбленный тип воображаемого преступника – фигура куда менее уютная и вполне устрашающая, никак не вписывающаяся в картину Оруэлла. Романные преступники теперь – это психопатичные серийные убийцы и отрицающие все и вся нигилисты, совершающие преступления немотивированные и оттого более страшные.

      Моя книга – не о реальных убийцах и посвящена не истории преступлений, хотя в ходе повествования мы неизбежно будем этого касаться. Я собираюсь исследовать то удовольствие, с каким британцы воспринимают, поглощают и усваивают идею убийства как такового, – явление, возникшее в начале XIX века и сохранившееся по сей день.

      Соответственно ставим мы и временные рамки, ознаменовывать которые призваны писатели. Начнем мы с Томаса Де Квинси, писателя Георгианской эпохи, автора эссе «Убийство как одно из изящных искусств». Источником вдохновения ему послужили относящиеся к 1811 году так называемые убийства на Рэтклиффской дороге, положившие начало мрачной связи между живописаниями убийств и взлетом газетных тиражей. Закончим же книгу мы, обратившись к эссе Оруэлла, в котором он сокрушается о падении «качества» британских убийств и распространенности преступника иного рода – более жестокого, пренебрегающего хорошими манерами, преступника «американизированного». Оба писателя, разумеется, рассматривают наслаждение убийством, смакование его как повод для сатиры и в то же время как дело прибыльное и коммерчески весьма успешное.

      В Викторианскую эпоху чем дальше, тем больше популярность приобретали биографии убийц. В 1849 году целых два с половиной миллиона читателей соблазнились покупкой скоропалительно состряпанных «подлинных мемуаров» Марии Мэннинг, «леди Макбет из Бермондси», причастной к убийству собственного любовника, чье тело они с мужем погребли под полом кухни. В разгар холерной эпидемии все умы занимала история Мэннинг. Казнь ее собрала толпы зрителей, в числе которых был и Чарльз Диккенс, ужаснувшийся увиденному и тем не менее использовавший Марию в качестве прототипа убийцы в своем «Холодном доме».

      Казнь Марии Мэннинг – один из последних случаев, когда публичному лишению жизни через повешение подверглась женщина. Впоследствии публика могла лицезреть фигуры убийц в псевдонаучном Кабинете сравнительной физиогномики, известном также как Комната ужасов Музея мадам Тюссо. До сих пор можно наблюдать сцены знаменитых преступлений в представлениях уличного театра, на лондонских подмостках, в спектаклях театра кукол. Убийства превратились в предмет купли-продажи, как, например, мои любимые керамические фигурки в виде домов, ставших местом громких убийств.

      Собирая материал для книги, я одновременно снимала телесериал на ту же тему, с особенным удовольствием запечатлевая причудливые и разнообразные артефакты, порожденные интересом общества потребления к убийству и откликом на него. Со странным трепетом вертела я в руках весы, на которых отмерял дозу опиума пристрастившийся к нему Томас Де Квинси. Вторично лишала жизни Марию Мартен, дочь кротолова из Саффолка, погребенную в 1828 году в амбаре под слоем зерна, когда в Музее Виктории и Альберта приводила в движение марионеток XIX века, изображавших Марию и ее убийцу Уильяма Кордера. С особым мрачным волнением прикасалась я к подлинному скальпу Кордера и его сморщенному уху. Экспонат был выставлен на всеобщее обозрение с самого дня казни и по сей день хранится в музее Бери-Сент-Эдмундса. Незабываемым впечатлением стал для меня тот момент, когда, оказавшись в Комнате ужасов в нерабочее время, я вблизи увидела восковую фигуру доктора Криппена, извлеченную из своей ниши, и смогла заглянуть ей в глаза. Такие переживания

2

Доктор Криппен, чье имя стало нарицательным, в 1910 году после нашумевшего процесса был казнен за убийство жены.