Так не бывает, или Хрен знат. Александр Борисов

[11] – отнекался я и сплюнул.

      Не хотелось мне ему говорить о своих внутренних побуждениях, всё равно не поймёт. А тут ещё вспомнилось, что осталось всего три дня из отпущенных мне. Как мало я по большому счёту успел! А ведь нужно ещё сдать бабушке Кате дядьку Ваньку Погребняка, может, успеет вылечить; предупредить Раздабариных, чтобы за младенцем следили: он, как ходить начнёт, останется без присмотра и в нашей речушке утонет…

      – Вчера по дворам ходили, – просветил меня Витька, – записывали в новую школу…

      Во, кстати, напомнил!

      – Ты Наташку Городнюю знаешь? – перебил я его.

      – Ту, что жила на соседней улице? – с подозрением уточнил мой дружбан.

      – Ну да, Наташка из параллельного класса. Толстая такая, носатая. А почему «жила»?

      – Так уехали они с матерью позавчера. Родители развелись, они и уехали. Говорят, в Медвежьегорск. А чё ты спросил?

      – И братика младшего увезли?

      – Ну да, а чё ты спросил?! – Витька встал, сжал кулаки и повернулся ко мне. Не зря пацаны говорили, что он по Наташке сох.

      – А ты тогда чё о Филонихе спрашивал?! – наехал я на него в качестве оправдания.

      Но было уже поздно.

      – Крову мать! – возопил Казия, пуская правую руку в свободный полёт.

      Это было бы очень похоже на классический боковой, если бы Витька сподобился хоть как-то держать защиту. Да, кое-что из моих уроков пошло ему впрок.

      Я хотел уже сунуть ему ответку, но передумал. Просто шагнул влево, нырнул под кулак, поймал на излёте другую руку и завернул ему за спину. Мой старый дружбан оказался в позе бича, собирающего окурки. Ему было больно.

      – Крову мать! – снова сдавленно прохрипел он. – Пусти, падла!

      Мне ничего больше не оставалось, как развернуть его курсом на ближайший забор и сунуть носом между двух соседних штакетин. Иначе быть рецидиву.

      – Я тебя не о Наташке спрашивал, а о её младшем брате.

      – Крову мать!

      Пришлось пару раз повторить и слова, и всю процедуру в целом. Наконец прозвучало осмысленное:

      – А чё тебе её брат?

      Вот таким он всю жизнь был, психовал ни с того ни с сего. Глядишь, через пару минут – опять человек.

      Я отпустил его руку. Витька присел, потирая плечо, очередной раз сказал «крову мать», поднялся и зашагал прочь. Это он типа обиделся. И без толку его догонять, что-то там говорить. Григорьев будет высокомерно молчать, брезгливо дёргать плечом и громко сопеть. Да и, честно сказать, мне было не до него.

      Нет, честное слово, Витёк меня ошарашил. Убойная новость о том, что Наташка Городняя умотала из города, ещё раз крепко встряхнула канонический мир моего детства. Дело, впрочем, совсем не в ней, а именно в младшем брате, которого я живым ни разу не видел. Впрочем, и мёртвым тоже, ведь его схоронили в закрытом гробу.

      В моей прошлой жизни этот пацан погиб первого сентября во дворе новой школы. Там впервые в истории нашего города клали асфальт, естественно, собралось много зевак, и кто-то его случайно толкнул под каток.

      Может, всё суета, подумалось