Семейное проклятие. Анна и Сергей Литвиновы

глазами. Нищее детство, голодная юность, отчаяние первых московских лет. Когда вертелась последней шестеренкой в постылом рекламном агентстве, жила в общаге в комнате на четыре койки. А потом: крепость по имени Игорь, ее планомерная осада и, наконец, триумфальное завоевание. Сумасшедшее счастье, когда миллионер ставил подпись в загсе, в амбарной книге брачующихся…

      Все, получается, было зря.

      И ее охватило вдруг такое отчаяние, что в глазах потемнело. Помутнение разума, морок: показалось, что потолок придавил, стены рушатся.

      Она вскрикнула, схватилась за грудь.

      – Леська! – рванулся к ней Николай.

      Но она смотрела не на брата – на мужа. А в лице у того – ни грана сочувствия, одно презрение.

      Все действительно было кончено. Она осталась с Николаем. И лишь теперь поняла, что совсем этого не хочет.

* * *

      Галина Круглова теперь все чаще и чаще впадала в состояние кокона.

      Началось это сразу после смерти любимого сына Митеньки. Чтоб не сойти с ума, она тогда научилась заворачиваться в плед, откидываться в кресле и выключаться из реальности. Полностью.

      Раньше ей хватало часа или двух. Потом хотелось есть, пить или в туалет. Но с годами она «достигла совершенства» – целыми днями могла так сидеть, в полузабытьи, в полудреме.

      Верочка Бородулина – единственная ее подруга – очень тревожилась. Советовала:

      – Вам обязательно нужно показаться хорошему доктору.

      Но Галина всегда отказывалась.

      Никакой доктор не вернет ей сына. А научиться жить без него невозможно, она уже много раз пробовала.

      Раньше Галину хотя бы борьба поддерживала на плаву. Воевала с теми, кто погубил Митю – с педагогами, воспитателями, директором школы. Вела вдохновенную переписку с инстанциями, встречалась с журналистами. Когда в стране происходила очередная трагедия с детьми, телевидение всегда взрывалось ток-шоу. Галину, эталон борца за справедливость, на них частенько приглашали. Потом перестали. Сама Галина считала: из-за того, что однажды она набросилась с кулаками на депутата, который осмелился ляпнуть, будто большинство родителей сами виноваты в том, что их дети погибли.

      Впрочем, Верочка Бородулина с ней не согласилась. Усмехнулась безжалостно:

      – Не в этом дело. Вы, Галя, просто в зубах у всех навязли со своим Митей. Сколько можно! Успокойтесь уже.

      Круглова тогда обиделась. Разрыдалась. Поклялась себе, что никогда в жизни она больше Вере – бестактной женщине! – не позвонит.

      И слово держала почти целый месяц. А потом взялась пересматривать Митины фотографии, раскисла и сама даже не поняла, как набрала Верочкин номер, попросила сквозь слезы:

      – Ты не можешь приехать?

      И подруга явилась – не тем же вечером, конечно, но через пару дней. И было все как прежде: несчастная мать говорила, говорила. Вера молчала, кивала, сочувственно гладила по плечу.

      Галине вдруг подумалось – впервые за прошедшие годы: «Я гружу ее своими проблемами уже много лет. А она мне ни на что ни разу не пожаловалась».

      Даже