Джастисмен. То Сону

твою статью.

      Когда-то журналист мечтал работать в лучших корейских СМИ и свято верил, что журналистика призвана спасти мир. Но время шло, постепенно он осознал, что в джунглях современного общества благородством и честностью признания не добьешься, и мало-помалу приспособился. Другого выхода у него не было.

      Что остается от твоих убеждений, когда ты понимаешь, что тебе нечего есть? И он работал, чтобы жить, чтобы заработать себе на плошку риса. В обед покупал на улице дешевые пирожки в форме карпов, ел их на ходу и думал: «Зачем надрываться, если ты не владелец популярной газеты?» За статейки ему платили сущие гроши, и, в конце концов, он стал подрабатывать в своей же редакции накруткой кликов.

      Прошло несколько лет. Он сидел однажды вечером в одиночестве в какой-то забегаловке на рынке Кванчжан, жевал фасолевые лепешки, запивал их рисовой брагой и равнодушно глядел на аппетитные блюда, освещенные тусклыми лампами, а то разглядывал прохожих, которые невольно оборачивались на соблазнительный запах и, просветлев лицом, шли дальше.

      А думал он о том, какой легкой оказалась метаморфоза. До определенного момента он полагал, что просто подчиняется силе обстоятельств. Но потом понял, что дело не только и не столько в обстоятельствах.

      Он получал гроши, но даже ради такого заработка ему действительно пришлось измениться. Точнее даже так: пришлось сбросить маску благородства и стать самим собой. Пока он получал образование, ему внушили, что такое «хорошо» и что – «плохо», и какое-то время он искренне считал себя человеком, который живет «правильно». Но это была всего лишь маска, иллюзия.

      Он выбрал профессию журналиста, желая быть на правильной стороне. Тогда он думал, что опасной болезнью поражено общество, а теперь осознал, что болен он сам. В него словно ударила молния, и ему стало ясно, что мир не принуждал его принять эту никчемную суетливую жизнь, нет, он просто-напросто сорвал с него маску.

      Он не изменился, нет, он просто вернулся из прекрасного далека в свое природное состояние, лишенное благородства и красоты. Сколько понадобилось времени, чтобы это признать? «Моя жизнь ничем не пригляднее пола в этой заплеванной харчевне», – усмехнулся он, допивая бражку. Он встряхнул бутыль, убедился, что бражка – всё, закончилась, и, тяжело, с присвистом вздохнув, поднялся с места.

      Когда-то он мечтал уподобиться парящему в синеве орлу. А сам уже много лет шнырял, точно крыса, по замызганному полу и рылся в гнилых отбросах. Но, наконец, он ощутил, что ему под силу сражаться с хищниками, он даже может спасти кого-то, вырвав жертву из их когтей.

      Когда-то, много лет тому назад, Опарыш стал его счастливой звездой. Сперва ему было противно браться за такую тему – словно в выгребную яму лезть. Но вскоре предметом досады и раздражения стали сама история и ее герой, так что в конечном итоге получился обвинительный памфлет, своего рода объявление войны заполонившей город мерзости. Та страстная статья произвела настоящий