Все это время. Рейчел Липпинкотт

ни даты – ничего.

      Черт, как грустно. Голова раскалывается от боли, я пошатываюсь, щурясь, вглядываюсь в буквы, пока жжение в голове не начинает проходить.

      Интересно, что за человек лежит под этим могильным камнем. Помнит ли о нем кто-нибудь?

      Наконец боль проходит, и тогда я вытягиваю из букета фиолетовый цветок и осторожно кладу на одинокое надгробие.

      Не знаю, зачем я это делаю, но мне кажется, что кто-то должен, особенно учитывая, что соседняя могила окружена морем розовых цветов – они покрывают весь участок. Большие треугольные лепестки очень яркие, сразу бросаются в глаза. Не знаю, почему не обратил на них внимания в первую очередь.

      Легко касаюсь одного цветка. Думаю, у мамы в саду были такие же цветы. Несколько лет назад она пыталась их выращивать, летом они так сильно пахли, что по утрам аромат проникал в окно кухни.

      Как же они назывались?

      Перебираю все известные мне названия цветов в алфавитном порядке, а дойдя до середины алфавита, понимаю, что страшно опаздываю.

      Заставляю себя встряхнуться. Давай, Кайл, шевелись.

      Прохожу еще несколько шагов по дорожке, думая то о розовых цветах, то о слове «ПРОЩАЙ», выбитом на надгробии. Что-то тут не так, но что именно? Я так глубоко погружаюсь в размышления, что чуть не прохожу мимо нужного участка.

      КИМБЕРЛИ НИКОЛЬ БРУКС. ПОКОЙСЯ С МИРОМ.

      У меня перехватывает дыхание.

      Участок, на котором помещается ее могила, не зарос травой и не находится в небрежении. Вообще-то, возле надгробия лежит огромный букет тюльпанов насыщенного синего цвета, только у самого основания ровных лепестков проглядывает сиреневый оттенок.

      Синие тюльпаны.

      Смотрю на букет ирисов, который держу в руках. Черт. Определенно, Ким больше всего любила синие тюльпаны. Я прямо-таки слышу, как она говорит, что любит эти цветы, потому что они подходят к ее глазам.

      Эти ирисы – единственные цветы, что я когда-либо ей дарил. Будь Ким здесь, она бы не разговаривала со мной до вечера, а может, дулась бы целую неделю, если бы почувствовала себя очень сильно оскорбленной.

      Боже, я любил ее, но терпеть не мог, когда она так себя вела.

      Я люблю ее, поправляю я сам себя. И всегда буду ее любить. Какого черта я думаю об этом сейчас?

      Кладу свой грустный букет ирисов рядом с тюльпанами, и моя ладонь касается грубого серого камня. Кончиками пальцев обвожу ее имя. Спустя несколько месяцев я всё-таки оказался здесь.

      – Ким…

      Умолкаю, кладу ладонь на могильный камень; все чувства, которые я долго копил в себе, разом всколыхнулись в моей душе. Я не могу этого сделать. Не могу здесь находиться. Еще рано.

      И всё же я делаю глубокий вдох и пытаюсь начать снова.

      – Я… Не могу поверить. – Качаю головой. В горле саднит. – Не верю. Но я каждый день сталкиваюсь с реальностью. Каждый день просыпаюсь – а тебя нет.

      Висок пронизывает острая боль, распространяется из одной точки по всей голове горячей, жгучей волной. Тру висок пальцами и борюсь с собой, силясь подобрать