Мама, мама. Корен Зайлцкас

вид беспокоил его сильнее почти всего остального – что, учитывая обстоятельства, говорило о многом. Уилл вертелся у плиты, стараясь нащупать швы под хирургической повязкой на своем подбородке. Он не пытался делать вид, что не подслушивает.

      – Вы словно просите меня выбрать между моими детьми, – ответила Джозефина загадочному собеседнику. – Я люблю свою дочь сильнее, чем могу выразить, но я в ужасе от нее. Она серьезно поранила моего сына. Угу. Да. Я боюсь за наши жизни.

      Вумп-вумп-вумп. Только скрип шариковой ручки нарушал тишину, пока далекий собеседник что-то говорил Джозефине.

      – Я знаю, что мы не единственные жертвы. Вайолет страдает от своего состояния больше, чем кто-либо. Угу. Я согласна. Мы пытались обеспечить ей необходимое лечение, но она впадает в ярость, едва об этом заходит речь. – Она замолчала и выслушала краткий ответ.

      – Это… – голос Джозефины дрогнул. В записной книжке она нацарапала «5150, удерживать» и обвела запись звездочками. – Это разбивает мне сердце. Но если, как вы утверждаете, для нее это наилучший способ лечения, думаю, у меня нет особого выбора.

      Из груди Уилла вырвался звук жалости и беспомощности. Он хотел защитить маму так же сильно, как она стремилась уберечь его. Прошлой ночью досталось именно Уиллу, но единственной, кому Вайолет желала смерти, была их мать.

      Из всех вчерашних событий больше всего Уилла напугало то, как его сестра смотрела на мать через обеденный стол. Это было так типично для нее – злобный взгляд, виновато поникшая шея и прикрытые глаза. Кто-то мог бы ошибочно посчитать Вайолет кроткой и смиренной. Но Уилл знал правду: она считала себя доказательством того, что характер всегда возьмет верх над воспитанием. Ей не нужна была любящая забота матери, чтобы выжить.

      Уилл пересек кухню и ободряюще обнял маму за пояс. Зажав телефонную трубку рукой, она прошептала:

      – Не бойся, дорогой. Ты в безопасности. Я обещаю. Я больше никогда не позволю ей сделать тебе больно.

Вайолет Херст

      В свою первую ночь в приемном покое психиатрической больницы Вайолет обнаружила себя свернувшейся клубочком на каталке в коридоре, пахнущем одновременно грязными волосами и дезинфицирующим средством. Ее мозг все еще горел, словно резко выключенный взревевший двигатель, но благодаря выпитому ранее жидкому активированному углю мысли стали чуть более ясными, а вселенная стала чуть меньше походить на одну большую голографическую временную петлю.

      В каталке напротив Вайолет увидела приземистую женщину гавайской наружности. Та сидела очень прямо, ее глаза дико бегали по сторонам.

      – Меня мучает вопрос, – сказала женщина, – Быть мной нормально?

      Сперва Вайолет подумала, что пациентка обратилась не к ней: что она молилась вслух или вела откровенную беседу с голосом, который слышала лишь она. Вайолет упорно избегала смотреть на нее, устремив взгляд в одноразовые резиновые тапочки, выданные ей, когда она босая поступила в отделение.

      Ровно неделю назад, в это же время, она