Год Алены. Галина Щербакова

сказывается производственная специфика, но женщины все равно радуются, что пришел он, а не она… Общая беда образования уже выработала стереотип восприятия.

      Но сегодня такой странный день: все внешние впечатления проходят у Нины по касательной.

      «Я хочу что-то понять», – сказала она себе.

      Что?

      После работы она столкнулась с новым учителем на троллейбусной остановке.

      – И как мы в сравнении? – спросила она его.

      – Не понял, – сказал он.

      – Ну ведь вы определенно нас сегодня с кем-то сравнивали… Откуда вы пришли?

      – А! – засмеялся он. – Я из вечерней школы, но ни с кем вас не сравнивал. Ей-богу! А вы всегда сравниваете?

      – Я? – смутилась Нина. – Но ведь это происходит непроизвольно. Разве нет?

      Он насмешливо посмотрел на нее и показал на троллейбус.

      – Мой, – сказал он. – Я подумаю о непроизвольности сравнений.

      Нина смотрела вслед троллейбусу. Остро захотелось увидеть Дашку, услышать лай Капрала. Что сейчас делает ее дочь? Жизнь Дашки в другом доме была ей совершенно непонятна.

      Сватья говорила, что Дашенька хорошо готовит. Каким таким непостижимым образом она этому научилась? Сватья говорит: невестка практична и домовита. Конечно, тут надо делать скидку, что сама сватья – геолог, никогда домом не занималась, она и сейчас где-то в поиске, одинокая женщиномужчина.

      – Дашенька – очень мягкая, – говорит она.

      – Разве если сравнивать ее с мужским отрядом в тайге… – ядовито сказала Нина.

      – Что вы имеете против мужского отряда? – удивилась сватья. – Там разные люди.

      – Ничего, – растерялась Нина. Очень она тогда расстроилась из-за своей бестактности.

      Но, видимо, Дашка на самом деле изменилась. Или мы такие, какими нас хочет видеть чужой глаз? Но мягкости у нее раньше не было. Или просто Нине она не досталась?

      Нина села в троллейбус, идущий к дочери. Езда предстояла долгая. Чего Нина не умела делать, так это выбирать оптимальные по времени маршруты. Она не любила метро. Это чувство возникло у нее не так уж давно. Было восторженное восхищение метро в молодости, но, чем гуще становилась толпа под землей, а она становилась гуще и гуще, чем громче кричали в нем в мегафоны, чем чаще ставились сдерживающие блестящие оградки, тем противней было Нине попадать в подземку. Было что-то страшное в течении ее толпы и ее разноцветье, в ее молчании, в ее покорно направленном движении.

      Автобусная очередь, расхристанная и неуправляемая, идущая не по правилам, а поперек их, была Нине понятней, что ли?

      Конечно, противно, когда тебя жмут со всех сторон. Но это все равно лучше молчаливого движения в затылок друг другу. Четко – вверх или четко – вниз.

      На этот раз в беспорядочном броуновском движении ей повезло: она села. Даже у окошка. Рядом грохнулся мужик, пришлось подобраться, сконцентрироваться…

      Когда троллейбус тронулся, Нина увидела Олега. Судя по тому, как старательно он смотрел