Переплетения. Зигмунт Милошевский

йские раздавали водителям ужасные снимки жертв автомобильных аварий с целью их предупреждения, на Мокотуве[4] загорелся пассажирский автобус № 122, а на улице Киновой опрокинулась машина «скорой помощи», перевозившая печень для пересадки. Водитель, санитарка и врач попали в больницу со множественными ушибами, а печень осталась целой и в тот же день была пересажена пациенту в клинике на улице Банаха. Максимальная температура в столице – 20 градусов тепла, временами осадки.

1

      – Позвольте рассказать вам сказку. Давным-давно в маленьком провинциальном городке жил себе плотник. Жители городка не могли похвастаться богатством, новые столы и стулья были им не по карману, поэтому и плотник бедствовал. Он еле сводил концы с концами, и чем старше становился, тем меньше верил, что его судьба может измениться к лучшему, хотя желал этого, как никто другой. Ведь у него росла красавица дочь, и он хотел, чтобы ей в жизни повезло больше, чем ему. Однажды летним днем к дому плотника приблизился богач. «Плотник, – сказал он, – ко мне приезжает брат, которого я давно не видел. Я хочу сделать ему подходящий подарок, а поскольку он приедет из страны, богатой золотом, серебром и драгоценными камнями, я решил, что это должна быть необыкновенной красоты деревянная шкатулка. Если ты закончишь ее до воскресенья ближайшего полнолуния, больше никогда не будешь жаловаться на бедность». Плотник, конечно, согласился и немедленно приступил к работе. Работа была исключительно сложная и трудная, он хотел объединить разные породы деревьев и украсить шкатулку изображениями сказочных зверей. Плотник мало ел и почти не спал – только работал. Тем временем весть о визите богача и необычайном заказе быстро разнеслась по городку. Жители с большой симпатией относились к скромному плотнику, что ни день кто-нибудь приходил с добрым словом и трудился в столярке. Пекарь, купец, рыбак, даже шинкарь – каждый брался за долото, молоток или напильник, желая помочь плотнику закончить работу в срок. Увы, никто не умел работать так, как плотник, и дочка с грустью видела, как отец, вместо того чтобы сосредоточиться на заказе, вынужден поправлять испорченное друзьями. Однажды утром, когда до крайнего срока оставалось четыре дня и отчаявшийся плотник начал рвать волосы на голове, дочь встала у дверей дома и прогоняла всех, кто приходил помочь. Городок обиделся, о плотнике говорили не иначе как о грубияне и невеже, a о его дочери – как о невоспитанной старой деве. Если бы я хотел сказать вам, что плотник, хоть и потерял друзей, очаровал богача тонкой работой, это было бы неправдой. Потому что в воскресенье после полнолуния, когда богач пришел за заказом, он выбежал из его дома в бешенстве и с пустыми руками. Лишь много дней спустя плотник закончил шкатулку и подарил ее дочери.

      Цезарий Рудский закончил рассказ, откашлялся и налил себе кофе из термоса. Троица его пациентов, две женщины и мужчина, сидела по другую сторону стола, не хватало только пана Хенрика.

      – И какая в этом мораль? – спросил мужчина, сидевший слева, Эузебиуш Каим.

      – Такая, какую вы сами отыщете, – отвечал Рудский. – Я понимаю, о чем говорю, но вам лучше знать, что вы сами желаете понять и какой смысл ищете. Сказки не комментируют.

      Каим умолк, Рудский тоже ничего не говорил, лишь поглаживал бороду, которая, по мнению некоторых, делала его похожей на Хемингуэя. Он задумался, стоит ли касаться событий предыдущего дня. В соответствии с собственными принципами – нет. Но все же…

      – Пользуясь отсутствием пана Хенрика, – сказал он, – я хотел бы напомнить всем, что не комментируют не только сказки. Мы не комментируем и ход лечения. Это один из наших принципов. Даже если сеанс был таким интенсивным, как вчера. Тем более нам следует хранить молчание.

      – Почему? – спросил Эузебиуш Каим, не поднимая лица от тарелки.

      – Потому что в этом случае мы заслоним словами и попытками интерпретации то, что нам открылось. А истина должна начать действовать сама и найти дорогу к нашим душам. Было бы нечестно по отношению к нам загубить ее в ученой дискуссии. Поверьте мне, так будет лучше.

      Все молча продолжили есть. Июньское солнце проникало через узкие, напоминающие бойницы, окна и украшало темный зал светящимися полосками. Помещение было очень скромное. Длинный деревянный стол без скатерти, несколько стульев, распятие над дверями. Шкафчик, электрический чайник, крохотный холодильник. Больше ничего. Когда Рудский открыл это место – приют отшельников в центре города, – он был восхищен. Врач решил, что церковные помещения больше подойдут для психотерапии, чем арендованные им ранее агротуристические хозяйства. И был прав.

      Хотя в том же здании размещались костел, школа, поликлиника и несколько частных фирм, а рядом проходила Лазенковская трасса[5], в нем было очень спокойно. А именно в спокойствии его пациенты нуждались больше всего.

      Спокойствие имеет свою цену. Здесь отсутствовала кухонная утварь, пришлось покупать холодильник, чайник, термос и комплект столовых приборов. Обеды заказывали в городе. Пациенты жили в одиночных кельях. Кроме того, к их услугам была маленькая трапезная, в которой они теперь сидели, и небольшой зал, где проходили сеансы. Его венчал крестообразный купол,

4

Мокотув — один из центральных районов левобережной Варшавы, лежащий на двух уровнях – Гурный (Верхний) и Дольный (Нижний) Мокотув.

5

Лазенковская трасса соединяет центр Варшавы с ее правобережной частью (Прагой) по построенному в 1970-е годы Лазенковскому мосту через Вислу.