Женщина в голубом. Инна Бачинская

в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть.

Михаил Жванецкий

      На другой день в Сиднев никто, конечно, не поехал. У Добродеева оказалась прорва дел, Монах с мокрым полотенцем на лбу лежал на диване и морщился от всякого звука, будь то шум лифта, звук голосов с улицы или лай соседского той-терьера, крохотного, но удивительно крикливого.

      На тумбочке стояла литровая бутылка минеральной воды, и Монах время от времени протягивал руку и, не открывая глаз, прикладывался. Пил, также морщась, так как глотки болезненно отдавались болью в затылке и висках, кроме того, каждый был оглушительным.

      При звуке дверного звонка Монах издал стон, но остался недвижим. После третьего, цепляясь за спинку дивана, чертыхаясь, сполз и пошлепал в прихожую.

      Добродеев с порога спросил:

      – Ну как? – Присмотрелся, покачал головой и прищелкнул языком.

      – Вот только не надо, – сказал Монах. – Что я пил?

      – Начал с виски, потом коньяк, затем водку с пивом. Я предупреждал, но ты не слушал. Иван Денисенко захотел пива, и ты поддержал. Головка бо-бо?

      Монах молча развернулся и пошел назад в гостиную.

      – Может, кофейку? – спросил ему в спину Добродеев.

      Монах только дернул плечом.

      – Тогда я себе, – решил Добродеев. – А пива? Клин клином? Я захватил.

      – Давай, – оживился Монах. – Брось на пару минут в морозильник. Ты тоже принял вчера?

      – Все кроме пива. Я тебе говорил, но Иван сказал, фигня. Потому свеж и бодр.

      – Твой Иван пьет как лошадь, – пробурчал Монах, укладываясь на диван и накрывая лицо мокрым полотенцем.

      – Кстати, о лошадях. Речицкий пригласил в Сиднев, помнишь?

      – Только не сегодня. Я не в форме. – Голос Монаха из-под полотенца звучал невнятно и глухо.

      – Хочешь, накапаю нашатыря?

      – Нашатыря? На хрен?

      – Говорят, помогает.

      – Можешь помолчать? Иди свари себе кофе и дай мне спокойно помереть.

      – Иду. Кстати, Кирилл пригласил нас на ужин, пойдешь?

      – С какого перепугу? Он держится как белый господин в африканской деревне. Неприятный тип.

      – А Лара приятная.

      – Приятная. Часто задаю себе вопрос, почему у приятных женщин идиоты-мужья.

      – Всяко бывает, – философически заметил Добродеев и удалился в кухню. – Кстати, Речицкий все-таки подрался! – прокричал он уже из кухни. – Мне утром Иван звонил, говорит, махач был приличный. Все против всех. – Добродеев захохотал. – Там своя тусовка оставалась догуливать, ну и Володя отвел душу. Если бы не Яша, давно бы влетел. Друзья детства, как ты с Жориком.

      Монах только морщился от криков Добродеева, стараясь не дышать носом – от запаха кофе его затошнило…

      …А в это же время в доме Речицкого происходила драматическая сцена.

      Яков Ребров, друг и соратник, готовил завтрак и попутно «воспитывал» хозяина, причем не выбирая слов. (Не будем приводить здесь богатую лексику руководителя культурного фонда, заменив ее на приличную, так что читателю придется