Тест Тьюринга. Александр Никонов

я вырос, стал взрослым и уже мог понять? Почему я ничего не знаю об их жизни? Они лишили меня этого знания, решив, что все случившееся – только между ними! А я? Я был недостоин этого знания? Мама! Папа!

      Может быть, потому мать молчала, что не хотела видеть моих слез? Она действительно их выносить не могла и страдала, когда мне доводилось плакать, поэтому я плакать очень рано вообще перестал. А я бы, конечно, заплакал, как заплакал в самолете, поняв крайне важное – нечто сильное и глубокое их связывало всю жизнь, которую они не смогли, хотя и очень хотели, прожить вместе.

      Интересно, а любил ли отец эту Ирину Петровну? Она-то многие годы знала, что он любит не ее, а мать, хотя живет с ней. Неужели ей было этого достаточно – того, что просто живет? И за это – за то, что он принес свою жизнь ей в жертву, она дорого заплатила, точнее, заплатит завтра: после смерти отдав отца той, которую он любил. Но в чем я уверен – Ирина Петровна отца точно любила. Потому и выполнит его последнюю просьбу. Ладно, и на том спасибо…

      Господи, теперь я буду это нести всю жизнь, думать об этом. Надо непременно рассказать Лене, чтобы нести это вместе!.. Или не надо? А вдруг она задумается и спросит: а ты? ты меня любил, когда женился?

      Нет. Пожалуй, я понесу это один. К чему рассказы, наводящие на бесполезные вопросы…

      Но какая все-таки печальная история! И как грустно, что она касается моей жизни! Почему у меня в жизни все вот так? За какие грехи?

      За дверью скрипнули половицы, раздался чей-то приглушенный голос. Брат. Я напрягся и прислушался.

      – …Он не спросил? – Тихо задал кому-то вопрос брат. Если бы не ночная тишина, я бы его не услышал. Но тишина обостряла все звуки, а сейчас мне почему-то казалось очень важным прислушаться.

      – О чем? – почти не слышно ответил голос его матери.

      – Почему отец принял такое решение.

      – Он все понял. Иди спи. Завтра вставать…

      – Хорошо, мам… А ты будешь ходить к нему на могилу?

      Я затаил дыхание, боясь прослушать ее ответ. Но ответа не было.

      Забылся я только под утро. Но проснулся сразу, как только, тихонько скрипнув, приоткрылась дверь.

      – Не спишь?

      – Кгхм… Нет. Что, пора?

      – Да. Через полчаса выходим. Мы не хотели тебя с дороги рано будить.

      Я откинул одеяло и сел в кровати, потер руками лицо, словно пытаясь разгладить его от сонных морщин.

      – Да. Щас. Слушай, где мой чемодан? Я вчера не успел разобрать…

      Брат молча кивнул головой в сторону, в угол. Я повернул голову влево и увидел свой ярко-желтый, веселый, так сильно контрастирующий с этой деревенской комнатой, чемодан. Странно, как я его не заметил боковым зрением?

      – Америка! – внушительно сказал брат, тоже глядя на это пластиковое чудо инженерной мысли на четырех двойных колесиках.

      – Она, – кивнул я и встал, взглянув по привычке на наручные часы, хотя настенные часы висели прямо напротив кровати. – Щас. Да. Собираюсь.

      Брат уже закрывал дверь, когда я окликнул его:

      – Погоди!.. Хотел спросить, народу будет много?

      – Нет, –