Мой милый Фантомас (сборник). Виктор Брусницин

не поморщился. Разводил руки. В ожидании машины – завзято намеряли везти в районную больницу – проводили прочий досмотр. Домогались до Митрича, но от того так настояно и перегоревши разило, что махнули рукой. Знаменательно, собачонка Жулик – внимание обратила одна из доярок – прежде привередливая и говорливая, нынче была нема, побито жалась в сторонке, вжимая голову в острые ключицы. Доярка Клава, она первая обнаружила весь скандал, бухтела, сопровождая начальство:

      – В жизни такого страху не терпела! Сердце как занялось, так и трепешшот. Эко чо, в коровнике бадлам, Мишкя лежмя, Антей растворился, а гурт хоть бы хны. Утренний надой жуткай, испокон подобного не бывало. Вымя подмою, первую сдойку налажу, они как одна сами опрастывают – где видано?… В хибаре у Герки татарин гулял.

      Перепуганный директор фермы ошарашено бубнил:

      – Загадочный бык, поперешный. Я давно неладное чуял.

      Осмотр жилища Герасима растерянности не поколебал. Андрей вошел один, но вскоре пригласил Фирсова и Юрия Карловича. Когда приглашенные присоединились, молодой человек ткнул пальцем в стол, на котором он, аккуратно сняв плачевные останки со стены, как мог восстановил компрометирующий плакат.

      – Картину эту видели? Герасим вправду акробатом был? Это он?

      Ответы последовали невразумительные. Выносили стол на свет, чтоб снять фото. Следующие вопросы касаемо внутренности помещения тоже случились практически попусту: жизнь Герасима никого не интересовала. К тому же по распоряжению директора доярки прибрали халупу, предвидя появление инспекции – население в те годы было в детективном смысле безграмотно. Уж и преимущественно бражный запах почти выветрился. Впрочем, наличествующие книги Андрей аккуратно реквизировал… К тому времени как окончательно выбрались наружу приторопился народишко – наш следователь поморщился – исходил догадками:

      – Эка притча, в кои веки схожего не видывали.

      – Знать-то, в буржуйском быке примесь напичкана. Ноне ученые на всякие ушлости горазды.

      – А не бык ли Василий колобродил? Поди, ревность к иностранцу одолела.

      – Нда, Герка-то шваль швалью, а стадо в дисциплине держал.

      – Окстись – о почившем так ту.

      – Да я ж напротив – хвалебно.

      Кто-то высказал соображение в том роде, что тут мстительные происки Некрасовских.

      – А не Меньшикова ли рук дело (председатель соседнего совхоза – у него на Антея слюна выделялась)?

      – Да Мишкя-т отколь здесь оказался? – Это замечание сводило на нет все версии.

      Измышлений нашлось достаточно: отчаянных, глупых, шершавых – разделялись, пересекались, кучерявились. Люди поглядывали на горожанина, тот натужно молчал. Сильное заключение сделал Карлович: «А погодка нынче недурственная». Точно, опрятное солнышко, любезные облачка, все дела.

* * *

      Михаила увезли, Андрей остался на ферме и еще пару часов в одиночестве угрюмо толкался. По возвращении