Преданная. Вероника Рот

должны быть серьезными.

      – Я действительно буду скучать по городу, – произносит она.

      – В самом деле? – удивляюсь я. – А по мне так пропади оно все пропадом.

      – И там ничего не осталось, что тебе дорого? Ни одного хорошего воспоминания? – она пихает меня локтем в бок.

      – Ладно, твоя взяла, – улыбаюсь я. – Ну, есть несколько.

      – А есть какие-нибудь, не связанные со мной? – спрашивает Трис. – Как бы это ни звучало, ты понимаешь, что я имею в виду.

      – Конечно, понимаю, – говорю я, пожимая плечами. – Фракция лихачей дала мне новую жизнь и под новым именем. Благодаря моему инструктору по инициации я стал Четыре. Это он дал мне имя.

      – В самом деле? – она наклоняет голову. – Почему ты не познакомил меня с ним?

      – Он мертв. Он был дивергентом, – я снова пожимаю плечами.

      Но я не чувствую себя виноватым. Амар был первым, кто заметил, что я сам из дивергентов. Именно он помог мне скрыть это, но сам не сумел утаить свое отличие от других, за что и поплатился. Не говоря ни слова, она лишь прикасается к моей руке. Но я отшатываюсь.

      – Сама видишь, слишком много плохих воспоминаний. Я готов все их оставить здесь.

      Я чувствую себя опустошенным, но нет грусти, только облегчение. Эвелин остается в этом городе, как и Маркус, и все кошмары, дикие воспоминания и фракции, которые держали меня словно зверя в клетке, не давая мне жить. Я сжимаю руку Трис.

      – Смотри, – и показываю на группу зданий вдалеке. – Там сектор альтруистов.

      Глаза у нее какие-то отсутствующие, словно в глубине души она растерянна. Поезд стучит по рельсам, слеза скатывается по щеке Трис. Город исчезает во тьме.

      11. Трис

      Поезд замедляет ход. Мы приближаемся к ограде, и машинист – девушка-лихачка – дает нам понять, что скоро выходить.

      Мы с Тобиасом сидим в дверях тамбура, колеса лениво перестукивают по рельсам. Он обнимает меня и, затаив дыхание утыкается носом в мои волосы. Я смотрю на него, вижу ключицу, выглядывающую из-под воротника рубашки, его чувственные губы. На душе у меня теплеет.

      – О чем думаешь? – шепчет он мне на ухо.

      Вздрагиваю от неожиданности. Сейчас я смотрела на него не так, как прежде. Такое чувство, что он только что поймал меня на чем-то недозволенном.

      – Ни о чем. Почему ты спрашиваешь?

      – Просто так.

      Он еще теснее прижимается ко мне, я кладу голову ему на плечо. Глубоко вдыхаю холодный воздух. Солнце за день прогрело траву, и она по-прежнему пахнет летом.

      – Мы около ограды, – ворчу я.

      Действительно, здания исчезают, уступая место полям, на которых мерцают огоньки светлячков.

      Позади нас, возле другой двери тамбура, скорчился, обняв коленки, Калеб. В какой-то момент наши глаза встречаются, и мне хочется заорать на него. Докричаться до самых темных глубин его души, чтобы, наконец, он услышал меня и понял, что натворил. Но вместо этого я просто смотрю ему в глаза. Он не выдерживает и отводит взгляд.

      Я поднимаюсь на ноги, цепляясь за поручень. Тобиас и Калеб делают то же самое.