Дикая охота. Роман Афанасьев

по глубокому снегу. Виктор Петрович отстал – его теплые ботинки щедро черпали снег, и он старался идти осторожнее. Впрочем, это не помогло. На втором сугробе он все-таки набрал полные ботинки снега и сдавленно чертыхнулся.

      – Что? – подал голос Гоблин, убежавший вперед и светивший из темноты фонариком. – Застряли?

      – Иду, – откликнулся его спутник. – Уже иду.

      – Тут рядом, метров десять осталось, – дружелюбно отозвался паренек, поджидая своего напарника. – Там дерево такое, с дуплом. А от него уж близко до закладки. Сказано, что клад в железе – опять, наверно, в урну запихнули.

      – В урну, – пропыхтел Виктор Петрович, приноравливаясь к бодрому шагу спутника. – В урну!

      – А что делать, – серьезно отозвался Гоблин. – Игра.

      Пару минут шли молча. Дорожки под ногами больше не было, и им приходилось шагать по нетронутому снегу. Кругом ни огонька – только темнота, из которой свет фонарика выхватывал то изломанные ветви кустов, то голые, мокрые стволы деревьев. Темнота – хоть глаз выколи, и без фонарика, что так удачно захватил с собой Гоблин, спутникам пришлось бы туго.

      – Полезная вещь, – наконец сказал Виктор, – надо себе такой завести.

      – Пустяки, – отозвался паренек. – В любом ларьке продается.

      Сделав еще пару шагов, он поежился.

      – Виктор Петрович, – сказал он. – Я хотел спросить… Зачем это вам?

      – Что? – переспросил тот, не сбавляя шага.

      – Все это, – ответил паренек, махнув рукой.

      – А, – сухо отозвался мужчина. – Ну, это, знаешь, немного волнует кровь. Заставляет чувствовать себя живым.

      – Чувствовать себя живым, – печально повторил Гоблин.

      – А тебе? – с интересом спросил мужчина. – Зачем тебе все это шутовство, скоморошество? Вы же не ведете себя так в обычной жизни?

      – Не знаю, – совершенно серьезно отозвался молодой человек, замедляя шаг. – Быть может… это тоже заставляет меня чувствовать себя живым.

      Он сделал пару шагов вперед, опустил фонарик, подсвечивая белый наст под ногами. Виктор Петрович замешкался, пробираясь сквозь очередной сугроб, немного отстал…

      – Извините, Виктор Петрович, – произнес Гоблин.

      Фонарик упал в снег, мазнув лучом по черным зарослям кустов. Гоблин резко обернулся, вскинул руки и рванулся к своему спутнику. Его лицо, подсвеченное упавшим фонариком, исказилось. Глаза залило алым, рот распахнулся жадным провалом, из которого выглянули два длинных клыка, острые, как иглы. Гоблин двигался быстро и бесшумно, как призрак, сорвавшийся с адской цепи. В мгновенье ока он оказался перед Виктором, успевшим поднять руку, и заревел, как дикий зверь. И тут же задохнулся, когда полметра кованой стали пробили ему грудь – там, где когда-то билось сердце. Рев перешел в стон, руки с отросшими ногтями опустились. Ноги Гоблина стали ватными, ослабли, и он рухнул на колени перед Виктором Петровичем, сжимавшим в руке короткий меч с узким лезвием, что полностью вошло в грудь упыря.

      – Вы, –