Столица для поводыря. Андрей Дай

как вы спасали мне жизнь, – почти безжизненным, потусторонним голосом выговорил наследник. Словно бы обязан был спросить, но никакого энтузиазма от этого не испытывал.

      – Да какая теперь разница, ваше высочество, – хмыкнул я. Молодые люди мельком бросили в мою сторону заинтересованный взгляд. – Главное – все, слава господу, получилось.

      – Так заговор есть или нет? – угрюмо полюбопытствовал Вово, пинками расшвыривая аккуратную снежную стену.

      – Нет, конечно, – сделав вид, будто опечален необходимостью объяснять прописные истины, вздохнул я. – Неужели кто-то мог в это поверить?

      – Но ведь этот… фрондер Мезенцев…

      – Зачем же тогда? – перебил приятеля великий князь. – Чего вы намерены добиться, подняв весь этот шум?

      – Я уже добился, ваше высочество, – улыбнулся я. – Вы под надзором опытных докторов. Ваше здоровье вне опасности.

      Честно говоря, Никса не выглядел совершенно здоровым. Его явно все еще беспокоили боли в спине, лицо было слишком бледным, а белки глаз – желтоватыми. Но теперь юношу хотя бы не изводили чрезмерными нагрузками.

      – Я вас правильно понимаю? Вы, господин действительный статский советник, хотите сказать, что я был смертельно болен? И как же вы узнали об этом? Или все это… – юноша покрутил свободной от трости кистью руки, – вам предложил сделать Петр Георгиевич?

      – Ваше императорское высочество, вы позволите мне говорить откровенно?

      – Да-да, конечно. И давайте уже… Герман Густавович, по-простому. По имени с отчеством.

      Князь Мещерский саркастически хмыкнул, но ничего не сказал. Мимо пронеслась ватага верещавших от восторга детей. За поворотом аллеи, за деревьями, начинался фейерверк.

      – Николай Александрович, давайте уже оставим это. Приказывал мне принц или я сам, сидючи в Сибири, каким-то мистическим способом разузнал, что ваша жизнь в опасности, – какая теперь разница? Мне и моим покровителям, княгине Елене Павловне и принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому, все удалось. И довольно об этом.

      Цесаревич нахмурился и приоткрыл было рот, собираясь что-то сказать. Что-то злое и жесткое. Я прекрасно понимал, что нельзя этак вот, грубо и дерзко, говорить с наследником престола, но все-таки снова решительно его перебил. В отличие от бормотавшего молитвы Германа я не испытывал никакого пиетета к царствующей фамилии.

      – Мне ничего не нужно. Я не намерен добиваться для себя каких-либо должностей или чинов. Я и ордена-то не заслужил…

      С рождественского приема в Зимнем дворце я вернулся в дом старого генерала с орденом Святого Равноапостольного Князя Владимира третьей степени на шее. С черным таким эмалевым крестиком на красно-черной ленточке и камер-юнкером в придачу.

      – И в Петербург бы не поехал, коли Петр Георгиевич бы не настоял. У меня в Томске дел намечено – на две жизни хватит. Вот праздники пройдут, встречусь с… с кое-кем – и уеду. Нужно успеть до распутицы…

      – Недоимки