Обручье. Александр Георгиев

зарослях за секунду до того, как на тропинку выскочил, припадая на больную ногу, встрёпанный Линёк.

***

      Ранним воскресным утром город всегда кажется пустой квартирой, жильцы которой спешно укатили на дачу. За тёмными окнами офисов не теплится жизнь, на крыльце университета не гомонят студенты, редкие троллейбусы проползают по улицам спокойно и неторопливо. Водители не требуют от пассажиров сердитыми голосами «освободить двери», потому что и пассажиров–то никаких нет, кроме одного–двух чудаков, и кондукторша благодушествует, досматривая утренний сон прямо на рабочем месте. Хорошо ехать в таком троллейбусе утром, хорошо потом сойти в самом центре старого города и окунуться в тень липового сквера, прошитую косыми лучами ещё не горячего солнца.

      Сразу за сквером торчит довольно массивное здание тридцатых годов прошлого века, того архитектурного стиля, который прозвали «сталинским ампиром». Прежде здесь помещался дом политического просвещения, в громадном зале на первом этаже собирались многолюдные собрания, гремели речи, в которых, очень может быть, намертво клеймились враги народа… Все в прошлом. Ампирный дом заснул и тихо ветшает уже второй десяток лет без капремонта. Оживает он только воскресным утром, ровно в восемь. Здесь собираются коллекционеры.

      Магистр подождал в сквере под липами, пока толпа у входа не загустела окончательно, и смешался с ней. Поток коллекционеров внёс его в узкие двери (как и положено, из четырёх створок две были наглухо заперты) в зал, перегороженный сдвинутыми рядами столов. На столах было навалено все, что только когда–нибудь и где–нибудь копило человечество: марки сериями и россыпью, марки в кляссерах и кляссеры без марок, значки и старые открытки, ордена и иконы, спичечные коробки, старые чугунные утюги и изразцы XVIII века с надписями. Отдельным рядом расположились нумизматы, высыпав перед собой на столешницы горки мелких монет, в основном советских копеек разных периодов и американских центов.

      Тут было на что посмотреть свежему человеку, было возле чего разинуть рот. Но Магистр, рассеянно скользя взглядом по столам, медленно двигался вместе с потоком идущих, не делая попыток притормозить и словно бы вовсе ничем не интересуясь. В конце зала людской поток запинался и тормозил, вынужденный обтекать нелепую квадратную колонну метров двух в сечении. Пользуясь этим, Магистр сделал шаг в сторону и остановился у бокового стола, уставленного всякой рухлядью. Здесь были пара скособоченных, как от хорошего удара, керосиновых ламп, несколько потемневших от времени серебряных ложек, пустой оклад от иконы и десяток железяк загадочного назначения. Хозяин, человек лет тридцати пяти, в джинсовой безрукавке со множеством карманов поверх клетчатой рубашки, сосредоточенно протирал бархоткой нечто, напоминающее овальный жетон калифорнийского полицейского, и даже не взглянул на покупателя.

      Магистр извлёк из кармана серебряный николаевский рубль и нетерпеливо постучал ребром монеты о стол. Хозяин поднял глаза и, кажется,