Сокол Спарты. Конн Иггульден

что, одному туда карабкаться? – с вызовом спросил Кир. – Возвращаться домой как нищий? Ну уж нет! Я, между прочим, сын моего отца и царская особа! А это мои охранники. Лучшие.

      Тиссаферн пожевал губами с таким видом, будто у него болел зуб.

      Царевичу Киру было уже за двадцать – несмышленышем никак не назовешь. До этого наставник уже ясно выразил свое сомнение, и тем не менее они сейчас стояли на берегу реки Полвар, а рядом в фонтанах брызг, словно кони в воде, купались уроженцы Спарты. Царевич привел старого врага под самые глаза Персии. Эта мысль заставила Тессаферна нахмуриться. Он был знаком с греческими картами ойкумены, на которых великая держава с востока была едва обозначена. И у него не было желания помогать этим чужеземцам приблизиться к Персеполю, а уж тем более к священным царским гробницам по ходу вдоль реки, всего в половине дневного перехода.

      – Повелитель, кто-то может счесть это за оскорбление: привести сюда тех самых людей, что стояли против наших предков, препятствовали им на суше и на море. Спартанцы! О дэвы[3], подумать только! Да еще здесь, близ сердца мира! Будь твой отец помоложе и в добром здравии, он бы…

      – Мой отец бы меня поздравил, Тиссаферн, – утомленным голосом бросил Кир. – Эти люди всю дорогу бежали рядом с моим конем. Не останавливаясь и не прося об отдыхе. Они мне преданы.

      – Преданы они золоту и серебру, – ворчливо заметил наставник.

      У царевича на скулах заходили желваки.

      – Из имущества им ничего не принадлежит. Оружие, и то переходит им от отцов с дядьями или вручается за доблесть. Так что довольно об этом. Уймись, старый лев.

      Тиссаферн в знак смирения склонил голову.

      Приободренные омовением, греки выбирались на берег и, пользуясь минуткой, обсыхали под вечерним солнцем. При виде такого множества нагих мужчин зазывно кричали и улюлюкали на том берегу местные прачки. Кое-кто из воинов улыбался и махал им в ответ, но остальные предпочитали просто незатейливый отдых. Смех и легкая болтовня были у этих людей не в чести.

      Серчая на своего спутника, Кир неожиданно спешился, с аккуратной неторопливостью снял шлем и панцирь, стянул короткую тунику, развязал сандалии. Совершенно равнодушный к своей наготе, он вошел в воду, попутно кивнув наблюдающему с берега Анаксису, старшему в отряде спартанцев.

      Игривость прачек осекалась при виде молодого человека с бородой, завитой на персидский манер; сейчас он снял свой шлем с золотистыми перьями и опустил его на плащ. Имя воина было им неизвестно, но окликать его они не осмеливались. Кир купался неторопливо и обстоятельно – не мылся, а именно омывался; словно совершал некий ритуал, а не просто счищал пот, свой и конский. Спартанцы на берегу почтительно молчали.

      В конце концов, царевич вернулся домой, чтобы оплакать отца. Послание достигло Кира две недели назад, и, чтобы поспеть, он гнал своих сопровождающих почти без остановки, не щадя ни себя, ни своих спутников. Лошадей он менял в корчмах при великой Царской Дороге или двигался через сельские угодья по возделанным полям пшеницы

3

Злые духи в персидской и в ряде других мифологий.