Театр Черепаховой Кошки. Наталья Лебедева

медленно вел глазами по стене дома, что тянулся вдоль переулка, а потом нашел то самое окно. Он знал, что нашел верно, но окно было темно и безжизненно.

      Серегин смотрел и смотрел: как рыбак на гладь реки, будто в надежде, что леска, ведущая в серую прохладную тьму, натянется, и загадочная рыба, большая и блестящая, плеснет вдруг хвостом…

      – Контузило тебя, что ли?! Документы, говорю!

      Серегин очнулся. Посмотрел в лицо инспектора ГИБДД осмысленным взглядом. И только тогда увидел за его спиной разбитые «жигули» и понял, что в них был ребенок.

      …Скорая тронулась. Мир повернулся быстро и резко, бурые листья кустов вытянулись растекшимися мазками. Сашу замутило. Она пошатнулась и вцепилась пальцами в подоконник. Черепаховая Кошка насторожила уши. Кисть замерла, художник перестал рисовать. Потом темнота мастерской рассеялась. А скорая все еще трогалась с места.

      Саша вытерла губы тыльной стороной ладони. Губы были пересохшие, искусанные и неприятно шершавые.

      Скорая поехала. Проехала мимо оранжевой скамейки. Мимо красного кирпича стены. И, не замедляя хода, вывернула из двора в переулок.

      Она вывернула, не остановившись, и Саша вдруг почувствовала паническое недоумение водителя красных потрепанных «жигулей», на которого надвинулась вдруг сумасшедшая белая с красным крестом машина. Взвизгнули тормоза, раздался глухой удар и скрежет.

      Машины остановились, заглохли моторы. Что-то потекло из-под днища «жигулей», и на асфальте появилось темное пятно такой же формы, как Сашина клякса на платке.

      К машинам бежали люди. Несколько человек, проходивших мимо, остановились и просто глядели на аварию.

      Водитель скорой открыл дверь и спрыгнул с подножки. Это был лысоватый встрепанный мужичок с сутулыми плечами, на которых болталась старая кожаная куртка. Его широкие ладони взлетели вверх, к голове, и он застыл в такой позе, словно не понимая, что делать.

      Водитель «жигулей» все еще сидел в машине. Сашино сердце тревожно сжималось. Из своего окна она не могла видеть салон. Двое молодых людей подбежали к месту аварии. Один из них открывал водительскую дверь «жигулей», а второй, почему-то, заднюю пассажирскую дверь. Он нырнул туда и долго возился, а потом показался снова, и на руках у него была маленькая девочка: белая шапка, розовая куртка с оборками.

      Саша распахнула окно и услышала заливистый детский рев.

      Живая-живая-живая-слава-богу-живая, шептала Саша.

      Другой парень помогал выйти водителю. Это был почти такой же мужичок, как и водитель скорой, только не лысый: тоже в старой кожаной куртке и в черной, сдвинувшейся набок кепке. Он пошатывался и, кажется, не мог стоять самостоятельно.

      Боже-боже-боже, пусть он скорее придет в себя.

      Водитель скорой стоял, словно в трансе, и смотрел вверх. Он медленно-медленно переводил взгляд с одного окна на другое, пока не добрался до нужного. Вряд ли он мог видеть Сашу – свет в ее комнате не горел, – но глядел ей прямо в глаза. Фигура водителя была неподвижна и темна, будто