Шторм в Гавани Ветров. Джордж Мартин

ничем их не заслужили! Вам кажется, что вы получили от родителей их талант? А как насчет второй половины вашего наследия? У многих ли из вас оба родителя летатели? – Марис вдруг заметила знакомое лицо в третьем ряду. – Вот ты, Сар! Ты только что кивал и со всеми соглашался. Отец твой летатель, да, но мать торговка, и родилась она в рыбацкой семье. Что, если бы она призналась, что твой настоящий отец какой-нибудь торговец, которого она встретила на востоке? Что тогда? Считал бы ты в этом случае, что тебе следует отдать крылья и подыскать себе какое-то другое занятие?

      Круглолицый Сар недоуменно уставился на нее. Большой сообразительностью он никогда не отличался и сейчас не мог взять в толк, почему Марис вдруг выделила именно его. Но она уже забыла о нем и гневно обрушилась на остальных:

      – Мой родной отец был рыбак – прекрасный, смелый, честный человек. Он никогда не носил крыльев и даже не думал о них. Но если бы ему довелось стать летателем, он был бы лучше всех! В честь него слагали бы песни! И если, как вы утверждаете, мы наследуем таланты от родителей, взгляните на меня. Моя мать умела собирать устриц и плести корзины. Я не умею. Мой отец не умел летать. Зато умею я. И кое-кто из вас знает, как хорошо я это делаю, – лучше некоторых, кому крылья достались по рождению. – Она обернулась, взглянула вдоль стола и громко, на весь зал, добавила: – Лучше тебя, Корм. Или ты забыл?

      Корм, красный от злости, с набухшими на шее венами, встретил ее взгляд молча. Марис снова повернулась к залу.

      – Вы боитесь? – Теперь голос ее звучал спокойно, взгляд выражал поддельную озабоченность. – Крылья пока еще у вас просто в силу традиции. И вы боитесь, что маленькие хваткие рыбацкие дети придут, отберут их и докажут, что они летают лучше вас, а вы останетесь в дураках?

      Слова иссякли, пропала злость… Марис села в кресло, и в зале повисло тяжелое молчание. Наконец кто-то поднял руку, потом еще, но Джемис задумчиво смотрел перед собой невидящим взглядом. Никто не двинулся с места до тех пор, пока он, словно во сне, не пошевельнулся и не указал на кого-то рукой. Высоко, под самой крышей, поднялся в слабом свете факелов однорукий мужчина. Все обернулись.

      – Расс с Малого Эмберли, – начал он негромко. – Братья, Марис права. Мы все были глупцами. И я – самым большим. Не так давно я заявил, что у меня нет дочери. Сегодня я сильнее всего хотел бы забрать свои слова обратно, чтобы снова называть Марис дочерью. Я горжусь ею. Но она не моя дочь. Действительно, она родилась в семье рыбака, человека, видимо, более достойного, чем я. Какую-то часть жизни мы прожили вместе, и я учил ее летать. Впрочем, мне даже не пришлось затрачивать больших усилий, она сама так хотела… Помните песню о Деревянных Крыльях? Ничто не могло ее остановить. Даже я. Как глупец, я пытался сделать это, когда родился Колль… Марис – лучший летатель на Эмберли, но здесь нет моей заслуги. Только ее стремление, только мечта… Если вы, братья-летатели, относитесь с таким пренебрежением к детям бескрылых, значит, вы боитесь их. Вы столь мало верите в собственных