Метро 2033: Сумрак в конце туннеля (сборник). Андрей Гребенщиков

должен быть в курсе. Один умный человек всегда поймет другого умного человека.

      Музыкант хмыкнул и в очередной раз покосился на спутника, но тот, похоже, каждое слово выкладывал на полном серьезе.

      – Да, очень хорошо понимаю, – в тон произнес музыкант. – После смерти Махатмы Ганди и поговорить не с кем.

      – Точно.

      – О чем еще вели беседы?

      – Ну, о чем могут говорить два образованных человека? О судьбах цивилизации, разумеется.

      Музыкант поперхнулся отфильтрованным воздухом, но бродяга, похоже, ничего не заметил и продолжал свою реплику, словно читал с листа:

      – Барон почему-то не разделяет моего мнения, что красота спасет мир. Между тем на свете нет другой силы, которая была бы на это способна. Человечество уже доказало, что само о себе позаботиться не в состоянии. Более того, возведя некрасивость в ранг закона, оно себя едва не убило. Поэтому единственная его надежда – красота. Без нее у нас нет будущего, а есть лишь одно из двух: недолгие мучения и быстрая смерть или длительное гниение с постепенным откатом в первобытность.

      – Кхе-кхе… – прокашлялся музыкант. – А почему Барон так не считает?

      – Этого мне выяснить не удалось, – ответил бродяга и моментально, без какой-либо паузы, переключился на другую тему: – Так все-таки куда ты идешь?

      – К памятнику Ахматовой. Уже пришел, – музыкант махнул футляром в сторону ажурной ограды.

      Раньше, чтобы попасть за этот забор, необходимо было попросить охранника отворить калитку. Теперь здесь, конечно, уже никого нет и просить не надо. Автоматический механизм фигурных ворот давным-давно умер, они стояли широко распахнутые, словно несуществующие хозяева двора заранее приготовились к приему гостей. А гости расстраивали – наезжали нечасто.

      Посеревшие от осенних дождей столбы с лепниной еще крепко держали уставший металл, и старый почерневший тополь недовольно смотрел сверху вниз, грустно качая безлистной головой, – как раньше. Именно Ахматову он не помнил, все-таки не настолько стар, а вот суетных людишек вообще – очень хорошо и не доверял им.

      – А, знаю, знаю! – воскликнул бродяга:

      Один идет прямым путем,

      Другой идет по кругу

      И ждет возврата в отчий дом,

      Ждет прежнюю подругу.

      – Да, верно, – музыкант кивнул, он никогда специально не заучивал стихи, но строчки пришли сами собой:

      А я иду – за мной беда,

      Не прямо и не косо,

      А в никуда и в никогда,

      Как поезда с откоса.

      Позеленевшее изваяние – рисунок Модильяни в бронзе – венчало кучу строительного мусора. Когда-то оно покоилось на пьедестале, облицованном гранитной плиткой, посередине аккуратного газончика. Однако время чаще калечит, нежели врачует, – из мешанины ржавых изорванных листов жести, полусгнивших обломков стропил и раскосов, кирпичного и стеклянного крошева поднималось уродливое бетонное основание без малейших следов гранита.

      Памятник, к счастью, не пострадал. Ну а прозелень