Жало белого города. Эва Гарсиа Саэнс де Уртури

пользовались им для самоубийства. Есть свидетельства, что кельты использовали тис в качестве яда с третьего тысячелетия до нашей эры. Это один из тех секретов, про которые в наших краях не говорят вслух, но все пожилые люди, живущие в деревнях, про это знают. Кора, листья… в тисе ядовито все, кроме семян. Для кельтов это дерево было священным, они считали его бессмертным из-за долголетия. Когда же пришло христианство, тисовые деревья начали сажать возле церквей и кладбищ. Так сохранялись древние верования. До сегодняшнего дня.

      В этот миг в глазах Тасио мелькнула знакомая искорка: передо мной снова был популяризатор, обожавший свою работу, который знал о нашей истории все и готов был поделиться своими знаниями.

      – Звучит как лекция по археологии.

      – Именно это и сказал судья, – разочарованно отозвался он, расплющив сигарету в одной из своих пепельниц. – Во время суда нас заставили посмотреть самую первую передачу, которую я записал для регионального телевидения, когда интернета еще не было. В ней я как раз рассказывал о тисе. Подробно объяснил, что пятьдесят граммов листьев тиса, сваренных в кипятке, способны убить ребенка или некрупного взрослого. Теперь ты понимаешь, почему я утверждаю, что убийца следил за моими выступлениями, прежде чем совершать свои преступления, и делал это таким образом, чтобы меня подставить. То же самое произошло с эгускилорами. В то время я воспринимал этот цветок как символ личной защиты, и использовал его всякий раз, когда представлялась возможность. Носил браслеты и подвески с серебряными эгускилорами. Один из них висел у меня в кабинете, его видели миллионы зрителей различных программ… Продолжать?

      Мы смерили друг друга взглядами, и я не ответил. Двадцать лет назад пресса не упоминала об эгускилорах; казалось, Тасио готов был подробнейшим образом обсуждать каждую мелочь. Однако во вчерашнем экстренном выпуске также ничего не говорилось о том, что мы нашли рядом с трупами три таких цветка.

      – Нет… ты мне не веришь, – снова пробормотал он. – И вряд ли поверишь. Что ж, ты не первый и не единственный за эти два десятилетия.

      Затем прикурил новую сигарету, посмотрел на нее так, словно она была из золота, и наконец вспомнил, что я сижу перед ним.

      – Итак… если ты спрашиваешь меня о причине смерти, не зная, что это был тис, получается, что убийца сменил орудие убийства?

      «Спокойно, Унаи», – осадил я себя.

      – Я не собираюсь делиться с тобой этими сведениями.

      Тасио воспринял мои слова как согласие.

      – Это многое меняет. Какого черта он сейчас ищет? – пробормотал он, словно беседуя сам с собой. – Самое простое – это организовать преступления по той же схеме, совершить их точно так же, как в прошлые разы. Зачем что-то менять?

      Он рассуждал вполголоса, неторопливо, провожая взглядом завитки дыма, как будто меня перед ним не было. Это придавало всей сцене дополнительную тревожность, как будто сумасшедший пытается что-то разглядеть сквозь дырочку в стене.

      – Ну как, договорились? – внезапно спросил Тасио,