Песня горна. Олег Верещагин

всё-таки был Володькой – и важно раскланялся на четыре стороны.

      – Юрий Михайлович, связь! – крикнули между тем от одной из палаток. Бородин вскинул руку:

      – Иду! – И, помедлив, протянул руку сперва Презику (который дал лапу тут же), потом Денису, а потом Володьке: – Ну, давай! Всего тебе самого-самого, может, ещё и увидимся! – И, тряхнув руку мальчишки, широко зашагал к палатке.

      Какое-то время Володька смотрел ему вслед странными глазами – тоскливыми, восхищёнными и жадными. Потом вздохнул и повернулся к Денису:

      – Пошли ещё тут посмотрим, а?

      Денис кивнул, и мальчишки зашагали по тропинке вдоль перил.

      Слышно было, как наверху кто-то из сварщиков распевает – не очень мелодично, но с энтузиазмом:

      – Лучше так по старинке наобум, и с криком: «Айда!

      За мною – айда!»…

      …В сумке у Дениса обнаружилась прихваченная в последний момент пачка пресных галет. Устроившись около крана, из которого можно было брать воду, судя по табличке «Питевая вода» (с припиской «Заворачивайте плотней, черти!»), мальчишки принялись завтракать. Отсюда были видно всю стройку. Володька хрустел галетами, вертел головой, но ничего больше не спрашивал – видимо, здорово переел впечатлений.

      Хрустнув галетой последний раз, он слизнул крошки с губ, поболтал ногами, вздохнул и чуть печально произнёс:

      – Хороший мужик этот Бородин… Может, мой отец был такой же?

      – Ты родителей совсем-совсем не помнишь? – осторожно спросил Денис, глядя на озеро. Володька покачал головой:

      – Нет. Я же был совсем маленький. И я не верю, что они меня бросили. Наверное, с ними что-то случилось. А меня оставили, чтобы спасти.

      Денис не стал возражать, хотя понимал, что эта версия, мягко говоря, слабенькая. Даже и не версия никакая, а так – смутные мечты одинокого мальчишки… Но зачем плевать в открытую навстречу душу? Вместо этого он встал (он сидел на люке около крана) и, перебравшись на перила рядом с Володькой, устроился прочней, просунув ноги за нижнюю перекладину, и свернул из обёрточной бумаги самолётик. Плавным движением запустил его над озером. Володька через плечо посмотрел на ровный долгий полёт – самолётик так и парил, пока не скрылся из глаз. Снова вздохнул, опустил голову…

      Денис тоже вздохнул. Положил руку на плечо младшего и стал негромко напевать пришедшее ему на ум, как раз пока летел бумажный самолётик…

      – Горбатый карлик рыдал в ночлежке, мешая прочим уснуть,

      Внезапно вспомнив, скрипя зубами, в дыму и мраке

      Те дни, когда капитаном был он и в дальний трогался путь,

      Грыз мундштук и помнил девушку из Нагасаки.

      И был его китель белее снега, и рука, смугла и тверда,

      Держала крепко всё то, что в жизни необходимо.

      Встречали ласковые, как гейши, портовые города,

      Все было в кайф, но чужие крылья свистели мимо…

      И полёт журавлика так же прям, как тысячу лет назад!

      (Мирозданью плевать – кто в небесный сад, кто на нары…

      Всё равно – полёт журавлика прям, как тысячу лет назад!)

      Так улетай, журавушка, улетай –

      саё нара…[9]

      Володька

9

Стихи О. Медведева.