Одержимые войной. Доля. Михаил Журавлев

полки, перебрала пачку старых газет, приготовленных к сдаче в макулатуру. Дневничка нигде не было. Чуть не в слезах Маша подумывала уже было мчаться к однокурснице, что дала ей этот адрес, как внезапная догадка заглянуть за книжный шкаф, куда дневничок мог просто завалиться, буквально подтолкнула её с места. Она бросилась двигать шкаф, и – о радость! – догадка оказалась счастливой: исписанный еженедельник был там!

      Ранним утром следующего дня, оставив родителям записку, что уехала на дачу к подруге на все майские, она отправилась в указанное в адресе село. Путь был неблизкий: два часа на электричке, оттуда автобусом, а дальше ещё километра три по просёлку пешком. В общей сложности часов пять. Но Маша готова была на любые трудности пути, лишь бы бабка Пелагея оказалась на месте, была жива-здорова и смогла выручить из беды. В том, что она беременна, Маша уже не сомневалась.

      Всю дорогу её преследовали запахи. Каждый доносимый до нестерпимо чуткого носа аромат отдавался очередным приступом дурноты, усугубляющийся ещё и мерным покачиванием вагона. Стиснув зубы, она терпела все два часа до конечной станции. Но, выйдя на перрон, едва не захлебнулась. Её просто вывернуло наизнанку. Просидев в оцепенении полчаса, она, наконец, собралась с силами двигаться дальше, встала и, пошатываясь, побрела к автобусной остановке. «Боже мой! – подумала она, ужасаясь. – Что я делаю? Одна, практически без вещей еду за тридевять земель, имея лишь давным-давно записанный адрес! К незнакомой женщине, которая стара, может, больна… Что я делаю?! Только в один конец столько часов, а обратно? Как буду домой добираться? Дура я, дура!!!» Уже дойдя до автобусной остановки и убедившись, что требуемый ей номер прибудет через десять минут, – редкая удача! – она вдруг почувствовала глубочайшее внутреннее опустошение, словно разом выпили из неё все силы, и не сдвинуться ей более с места. Не повернуть ли домой? Может, ещё доберётся как-нибудь, а там – будь что будет! В тот самый миг, когда она была уже готова развернуться назад, к ней подошёл седобородый старичок с деревянным посошком и лукавым взором не по-стариковски ясных глаз. Смешно шамкая беззубым ртом, он спросил Машу:

      – Ну что, болезная? Труден путь? Ну-ну, не тужи! Жизня, она впереди большая! Ещё трудностей будет. А ты терпи, Бога в сердце не забывай. Глядишь, да поможет. Человека доброго на пути пошлёт или ещё чего! Куда путь-то держишь? Можа, по пути нам?

      Маша назвала адрес, и старичок аж просиял:

      – Ну! Не иначе к Пелагее?

      – Да! К ней самой, – воодушевляясь, заговорила девушка, – А что, жива ли, здорова ли она?

      – А что ей, ведьме сделается? Живу с ней почитай вторые полвека, а всё никак дальше дома да леса вытащить не могу. Потому, как она баба-бирюк!

      – Так вы что же, муж ей будете? – изумилась Маша, и как будто силы вновь влили в неё…

      Подошёл автобус, они влезли в видавшую виды машину, колесящую по тому, что в какой-нибудь Европе никогда не назовут дорогой, и за неторопливой беседой Маша не заметила, как и путь пролетел. Ни единого приступа тошноты,