Дверь на черную лестницу. Елена Колядина

шлепками по полу, и вдруг пальцы наткнулись на что-то огромное, давящее и омерзительное – с мокрой шерстью!

      От ужаса у меня так перехватило горло, что я не могла визжать.

      Я отдернула руку, шарахнулась к противоположной стене и провалилась вместе с ней: стена подалась вглубь.

      – А-а-а! – вскрикнула.

      – Кто там? – послышался сонный мужской голос, и я догадалась, что попала в чью-то комнату.

      – Это Маша, Тамары Павловны внучка.

      – Заплутала что ли?

      – Ага.

      Скрипнуло кресло, а может, диван, собеседник прошаркал в коридор и пошарил по стене: вспыхнула тусклая лампочка без абажура, свисавшая на витом шнуре.

      Спасибо, выдохнула я, и через секунду узнала: мой спаситель – тот самый Петрович, вернее, Николай Петрович.

      – Где комната, знаешь?

      – Нет.

      – Проводить?

      – Если вам не трудно.

      – А чего трудного, семьдесят лет здесь хожу, дорогу выучил: считай от меня три двери, ваша – четвёртая. Прилёг вздремнуть, пока чаепития ждал.

      Я заверила Николая Петровича: чай будем пить буквально через десять минут, и оглянулась на стену, возле которой меня подкараулило страшное ОНО с мокрой шерстью.

      Это была сырая от дождя шуба, она висела с кучей пальто и плащей возле низенькой двери.

      Да что это со мной творится, с вороной пуганой?!

      Петрович довёл меня до комнаты и пошел назад.

      Юля опять работала, хлебом не корми, дай уткнуться в ноутбук!

      Я неплохо училась, любила читать, сидеть в интернете, но Юля – просто фанат учёбы, бабуля не преувеличила.

      Бабушкина квартирантка вызвала разноречивое впечатление – подозрительная тихоня: стройная, милая, могла бы с парнями вечера проводить, а не сохнуть над книгами.

      В то же время Юлечкина жизнь вызывала зависть: студентка университета, занята научной работой, работает над книгой, будет учиться в Париже, мечтает о карьере – хотела бы я стать такой целеустремленной!

      Подошла к Юле и посмотрела на экран: у большинства людей на рабочем столе плыли рыбки или зеленела долина, а Юля приспособила для обоев чёрно-белую фотографию, старинную, уж точно из этого бабушкиного 1917 года, если не из 1868-го!

      На фотографии – семья: усатый мужчина в мундире, женщина в шубе с широкими рукавами, отороченными пышным мехом, и двое детей в коротких пальто и высоких ботинках. На голове у мальчика фуражка, а у девочки – шапочка с пышной оборкой.

      Все четверо смотрели из прошлого чистым взглядом, словно жили в мире, где не было обмана, войн и горестей.

      Даже взрослые казались добрыми и наивными, а уж дети – вылитые ангелочки.

      – Кто это? – спросила я Юлечку, указывая на заставку. Она пожала плечами:

      – Так, одна петербургская семья. Они красивые, да? И фотография трогательная.

      – Очень! – искренне согласилась я. – Хотя для рабочего стола грустноватые…

      – Согласна, но эта фотография настраивает меня на работу. Ты же знаешь, я собираю материал к диплому и заодно к книге по социологии на тему