Восьмидесятые. Солдатами не рождаются. Константин Кураленя

инградская погода, словно по заказу, щедро припекала топорщащиеся на спинах новобранцев парадные кителя. Непривычно-тяжело оттягивал плечи ремень автомата, и кое у кого из-под фуражек стекал пот.

      Но не моги пошевелиться призванный на службу Родине солдат. Согласно уставу строевой службы, стойка «смирно» не позволяет таких послаблений. Вот и течёт пот по солдатским щекам и шеям, а смахнуть его боязно. Вдруг сержант увидит?

      – Сержант Алиханов! – слышится дрожащий от возмущения голос капитана Смагина.

      Сергей стоит на правом фланге, и ему хорошо слышны первые слова разыгрывающейся трагедии.

      – Я, товарищ капитан!

      – Твою конную артиллерию, что у тебя с Хандогой? – глаза капитана под очками становятся круглым, а хриплый шёпот так и норовит сорваться в более доходчивые выражения. – Вокруг иностранные туристы, вы что Родину позорите, бойцы!

      – А что…? Хандога, это что? – голос сержанта становится свистящим, словно у змеи.

      – Убрать за строй этого барбоса, и привести в порядок! – приказывает Смагин.

      Слышаться сопение и тычки. Серёжка косит глазом на левый фланг, и, не смотря на важность момента, с трудом сдерживает смех.

      «Вот клоун, – смеётся он про себя. – Всё-таки сделал по-своему».

      Хандога – это невысокий широкий в кости боец, призванный на службу из-под Львова. За время, что призывники находились на карантине, он проявил себя безотказным, но тупым до безобразия созданием. Несмотря на то, что с ним бились все сержанты батареи, за эти три недели он так и не смог выучить слова присяги.

      – Вы меня лучше на работу отправьте, товаришу сержанту, руками я усё сроблю, – говорил он, пытаясь разжалобить командира отделения. – Мизками у мэни ни як нэ выходэ.

      – А присягу за тебя я буду принимать? – ярился младший сержант Яблочков, в чьё отделение попало такое счастье.

      Но основной проблемой Хандоги были уши. Огромные торчащие из-под пилотки словно вареники, они вызывали смех у любого, кто видел это недоразумение впервые.

      Сегодня с самого утра он ходил следом за товарищами по взводу и спрашивал, что можно с этой бедой сделать.

      – Товаришу сержанту говорить шо всяка загранична людина там будэ. Будь ласка, хлопци, шо мни справить с таким дилом? Супротив смех водин буде. – просил он доверчиво, заглядывая в глаза сослуживцам.

      – А что тут сделаешь? – отмахивались парни. – Раз таким красивым родился – ходи.

      «Это кто его так сподобил», – Серёжке даже стало жаль западнэнького хохла.

      А случилось вот что. Какая-то добрая, или не очень, душа всё-таки не осталась равнодушной к его просьбам. Уши бедолаги впихнуть под фуражку было невозможно, и сердобольный помощник приклеил их мочки суперклеем «моментом» к голове. Благо новая стрижка призывников это позволяла. Но в самый ответственный момент одно ухо взбунтовалось и, презрев рекламу о сверхпрочности клея, вырвалось на свободу.

      Зрелище было не просто смешным. И было понятно, почему так забеспокоился командир взвода капитан Смагин. Картина была вопиюще аполитичной. Он и сейчас, из-под полы показывал кулаки всем пытавшимся засмеяться. Но приказать этого иностранным туристам, родителя бойцов и обыкновенным зевакам он не мог, поэтому перед взводом начал скапливаться народ.

      В это время в тылах взвода слышалась матерная возня и поскуливанье Хандоги.

      – Не можу, товаришу старший сержанту, дюже боляче, – хныкал он.