Уходящий тропою возврата. Александр Забусов

ситуацию, принимать решения, включая логическое мышление. Ему было невыносимо видеть рядом с собой тупых болванов, способных лишь саблей махать.

      – Надумал чего, батька?

      – Нет. Не выходит каменный цветок, видно, старость подходит. Однажды встану поутру с криком «здравствуй, маразм!». Никто и не удивится. Ну, а ты чего не спишь? Или твое время сторожей стоять?

      – Нет, в карауле сейчас Наседа с Хвощом. Я вот о чем подумал. Помнишь, верстах в сорока от Чернигова мы вроде бы следы потасовки зрели? Неподалеку от пересечения дорог.

      – Ну?

      – Там еще поросший мхом жига лежит, дорогу кажет.

      – Ну, одна на север к смолянам ведет, другая – к границе, в переяславльские земли. И что с того?

      – А то, батька! Мыслю, что неподалеку в засаду садиться надобно, неча нам дорогу бороздить туда да обратно.

      – О-о, да таких примыкающих дорог на всем тракте десятки, так что – мне вас у каждой по одному расставить?

      – Таких, да не таких. Я у челяди на постоялом дворе узнавал, поблизости от тех мест уже с добрый десяток пропаж было. Одно смуту на ум несет, я на месте потасовки окромя людских волчьи следы зрел. Може, волки опосля наведались, на запах крови приходили? Так днесь зима ушла, в лесах живности много, сытые они нынче. Чего им на дорогу-то выходить? А все ж решайся на засаду, батька!

      – Добро. Иди, ложись, утро вечера мудренее.

      – Да и ты б ложился, глухая спень на дворе.

      Утром, перекусив остатками еды, выехали, взяв направление на Чернигов. Галопом поскакали по извилистой, довольно широкой дороге, с песчаным грунтом, утоптанным сотнями повозок. Справа и слева тянулся пейзаж густого леса, в котором пространство между деревьями заполнил колючий высокий кустарник и непролазная лещина. Шорох песка под копытами глушил лошадиный топот. Возницы телег, едущих навстречу, издали заметив всадников, одетых в кольчуги и шеломы, оружных до зубов, принимали правее, выезжая на обочину, нашаривая, подвигали поближе к себе топоры и дубины, с опаской наблюдали, как вои верхами проходят мимо, спешат по своим делам.

      К деревянному широкому и длинному мосту через Десну отряд вышел только к середине второго дня, а переправившись, уже версты через три подъехал к вожделенному перекрестку, где на обочине дороги, ведущей в смоленские земли, лежал огромный, с сединой от поросшего мха, камень, вещающий о дорогах и их направлениях, – жига.

      Горбыль огляделся. Простора для маневра было мало. Вокруг перекрестка и дорог, уходящих с него, простиралась стена густого леса.

      – Кветан, ну и где предлагаешь залечь в засаду? – спросил у подъехавшего юноши.

      – О прошлом разе нападение было менее чем в версте отсель. Мыслю, что ежели и нападут, то менять место не будут. Так и мы недалече схоронимся.

      – Мал, Ощера, слазьте с коней. Значит так, остаетесь на перекрестке, выберете дерево повыше и погуще, но так, чтоб дорогу видеть. Следить за всем что происходит. Где, куда, откуда кто появится, проедет,