Тени исчезают в полдень.Том 3. Анатолий Иванов

его.

      – Конечно, не опрокинет и не сломает, – сказал он, сидя еще на полу.

      – Нет, опрокину! Нет, сломаю!! – совсем уже непонятно закричал отец.

      – Да я же про ветер и про утес… И еще про осокорь.

      – А я про тебя! Понял или нет?

      – Про меня?! – переспросил Федька, поднялся, посмотрел на мать. Та, словно украдкой, крестилась возле Варькиной люльки. И хотя Федька и на этот раз ничего не понял из слов отца, сказал упрямо: – Нет, и меня ты не сломаешь.

      Отец засмеялся сердито, взял его за шиворот и выбросил из избы, как котенка, со словами:

      – Продрогнешь насквозь – стучись, пущу. Это и будет означать, что я тебя уже сломал. – И потом предупредил: – Смотри, уйдешь к соседям куда – задницу в кровь, до костей измочалю.

      Федька в тоненькой рубашонке продрог через две минуты. Он несколько раз готов был постучаться, но каждый раз вспоминал слова отца. Хотел уйти к соседям и опять вспоминал грозное отцовское предупреждение.

      Наконец, закусив до крови губы, решительно шагнул с крыльца и, падая на ветер всем своим жиденьким тельцем, закрывая ладонями уши, которые чуть не продавливало ветром, побежал к Никулиным, жившим неподалеку.

      У Никулиных вовсю топилась печь, а дома никого не было, кроме смешной и грязной девчонки Клашки с растрепанными волосами. Она долго ходила вокруг него, словно никогда раньше не видела, пошмыгивала носом, словно принюхивалась.

      – Ты зачем к нам пришел? – спросила она.

      – Нельзя разве?

      – Можно, да ведь ты вроде не любишь меня. Недавно гранатами кидался.

      «Гранатами» назывались бумажные кульки с дорожной пылью, которые Федька действительно швырял однажды в Клашку целый день.

      – Так ты что, не умывалась с того дня, что ли? Посмотрись вон в зеркало на себя.

      Клашка подбежала к облезлому осколку, прикрепленному к стене тремя гвоздями.

      – Ой! Я это печку растапливала. Пока золу выгребала, вся перемазалась. Ты полей мне на руки, ладно?

      – Ладно, – сказал Федька, взял кружку и над тазом стал лить воду в ее грязные ладони.

      Когда Клашка смыла всю сажу с лица, кругловатые щеки ее порозовели, маленькие, чуть косоватые глазенки заблестели, заискрились. Да и вообще вся она засияла, как обмытый дождиком камешек. Только вот руки никак не хотели отмываться – так глубоко въелись в них грязь и сажа. Вообще руки у нее были не по-детски сухими, жесткими и большими.

      – Ты помой еще руки с мылом, – посоветовал Федька.

      – Не, не отмоются. Это от работы у меня такие руки. Мамка так и говорит: рабочие у тебя руки, доченька…

      – Зачем же она заставляет столько работать тебя?

      – Так ведь она все в поле да в поле. Кто же за домом тогда смотреть будет? Отец-то у нас знаешь какой? Пьяница да матерщинник. Вот дом на моих руках и держится только. Мне ведь уже десять годов почти. А ты пришел потому, что у тебя что-нибудь случилось, да?

      – Ничего не случилось… С чего ты взяла?

      – Я не взяла, а так спросила. А если когда