Хэда. Николай Задорнов

И что это за привычка видеть лучшее в чужих и находить во всем превосходство перед своими. Даже в японцах, во что пока не верится. Что за болезнь, что за мания! Или же объяснять каждый талант в русском человеке примесью чужеродной крови! Это уже скотство! Свиньи под дубом! У нас чуть кто выдвинется из своих, тут же ему ноги переломают.

      Татноскэ, маячивший у входа, внимательно вслушивался в спор, кое-что понимая; иногда он удивлялся, как неосторожны западные иностранцы. Говорят обо всем открыто, даже об ошибках и недостатках, не стесняясь японцев. От очень большой самоуверенности, но может быть, от честности. И то и другое может их подвести.

      Офицеры и юнкера расходились из храма Хосенди.

      – Как барометр, господа?

      – Все еще стоит низко.

      Среди туч едва проступало солнце. За каменной косой большая волна в красной пене ударила в риф или в мель и медленно стала бухнуть, а потом разливаться, на ней поднялся розовый веер, потом все опустилось в море, оставив в воздухе розовую пыль.

      Другая совершенно красная волна опять ударила во что-то. Там, как плавучий остров, под берегом дерево-гигант необыкновенной толщины. Такие морским течением приносит к берегам Идзу с Филиппинских островов, где растут великаны с мягкой и плавучей древесиной. Волны бьют в дерево, среди водяной пыли загораются радуги. Опять пошел дождь.

      – Скажи мне, кудесник, любимец богов, – входя в офицерский дом при храме Хонзенди и обращаясь к Сибирцеву, сказал покрасневший от ветра Константин Николаевич Посьет, – что сбудется в жизни со мною?

      Он снял перчатки, плащ и поздоровался.

      – К нам пить чай, – ответил Сибирцев. – Какие новости?

      – Едет феодальный князь – рыцарь. Феодал здешнего герцогства.

      – Qui[11], – ответил барон.

      Татноскэ обрадовался Посьету и заговорил с ним по-голландски.

      – Князь-сердцеед? – спросил Посьет, предлагая курить.

      – Да, да. Конечно, – отвечал Татноскэ, принимая сигару.

      – А дождь опять пошел. Сильнее вчерашнего, – заметил Пушкин, стоя в раздвинутых дверях и глядя, как вода заливает двор, капли скатываются по стекловидным листьям, на лужах пошли пузыри.

      Он повернулся на каблуках и подошел к молодым офицерам, собравшимся вокруг Посьета у низкого столика.

      – Феодалы здесь всесильны, как в Европе в Средние века! – объяснял Гошкевич.

      Утром, по дороге в храм Хосенди к адмиралу, Шиллинг, знавший по-голландски, сказал, что Татноскэ вчера ввернул, будто феодализм и у них принадлежит прошлому.

      Адмирала в «кают-компании» не было.

      – Может быть, князь едет с каким-то секретным поручением? – спросил мичман Зеленой.

      – Господа, не будьте Добчинским и Бобчинским… – ответил капитан.

      – Он явится как снег на голову.

      – Нет, это не в их обычаях.

      – Князь приедет с семьей? – спросил Гошкевич.

      – Да, – ответил переводчик.

      – Или один? Без семьи?

      – Это

11

Да (фр.).