Проклятье музыканта. Наталья Калинина

таким из-за глубокой темноты в ее черных глазах, и невинная улыбка святой. У нее было совершенное лицо, над которым поработала не природа, – сам Господь Бог вырисовывал его с любовью. Но дьявол, вдохновившись огнем темного царства, добавил грешной страсти в ее глаза и жаром напоил ее яркие губы.

      На незнакомке было алое платье, которое обнажало ее плечи и наполовину – грудь, плотно обхватывало талию и падало до щиколоток многоярусными пышными юбками. Ее черные волосы, полусобранные сзади, украшала крупная бордовая роза. Невероятно красивая девушка, ослепительная до боли в глазах, роковая до разбитых одной стрелой-взглядом сердец.

      Я помнила, что образ ее переходил из одного моего сна в другой, но сюжеты стасовались, словно карты, и рассыпались в памяти сложным пасьянсом, который к утру уже не вспомнился. Запомнился лишь последний перед пробуждением сон, в котором девушка танцевала босой с таким отчаянием, словно это был не танец, а поединок не на жизнь, а на смерть. В какой-то момент, наблюдая, будто со стороны, за ней, я вдруг подумала, что танцует она на сложенных для костра дровах, надеясь выторговать у смерти еще ночь жизни в обмен на свой страстный танец. Юбки танцовщицы взметались, как всполохи огня, открывали ноги до колен, волосы разметались по спине. Запрокинув лицо и прикрыв глаза, девушка плакала, и по ее щекам катились кровавые слезы. Это зрелище мне показалось одновременно и завораживающим, и жутким. Засмотревшись на нее, я пропустила тот момент, когда юбки платья стали языками пламени, облизывающего лодыжки девушки, подбирающегося по ее голеням к бедрам, скрывающего взметнувшиеся кверху руки. Пламя поглотило ее, а из моего горла вырвался хриплый крик, который разбудил мужа. Рауль обнял меня, но я уже не смогла уснуть из-за ощущения тревоги. Нехорошие предчувствия отравили мое настроение: со снами я была в особых отношениях, иногда они оказывались вещими и предупреждали об опасности.

      Но в счастливом утре, которое я провела вместе с мужем, эти тревожные предчувствия растворились без остатка.

      II

      В субботу, в день рождения Рауля, я встала пораньше, чтобы испечь к завтраку пирог, который он любил. Но успела лишь выставить на стол глубокую миску для замешивания теста, когда за моей спиной раздался голос мужа:

      – Что ты делаешь?

      Я ойкнула и резко оглянулась. Рауль стоял в дверном проеме, взъерошенный со сна, босой, в одних потертых домашних джинсах, и щурился, разглядывая меня. Я с трудом отвела взгляд от его голого торса, от пантеры на плече и, доставая из ящика ложку, призналась:

      – Пирог хотела испечь. А ты мне испортил сюрприз. Не думала, что ты так рано встанешь.

      – Я проснулся, потому что тебя не было рядом.

      Он подошел ко мне и, обняв, уткнулся небритым подбородком мне в шею. Ложка, которую я держала в руках, едва не выскользнула из пальцев: когда Рауль вот так прикасался к моей коже, когда целовал за ухом, когда шептал что-нибудь в волосы, я переставала существовать. Я обняла его, уткнувшись