Французский дворянин. Джон Уаймен

назвать его здесь.

      – Все еще, мадам, пользуюсь, – ответил я, упорно глядя на мадемуазель, хотя лицо мое пылало.

      – Ты все еще… он советуется с тобой, Гастон?

      – Да, мадам.

      Мать моя испустила вздох облегчения и опустилась ниже на подушки.

      – А твое жалованье? – прошептала она, и в голосе ее послышалось удовольствие. – Не уменьшено? Ты получаешь то же самое, Гастон?

      – Да, мадам, – ответил я; на лице у меня выступил пот, я не мог перенести этого стыда.

      – Двенадцать тысяч ливров в год, кажется?

      – Да, мадам.

      – А твой штат? Сколько у тебя теперь прислуги? Камердинер, конечно? И лакей. Сколько их?

      В ожидании ответа, она с гордостью взглянула на две молчаливые фигуры, стоявшие у огня, затем окинула взглядом свою бедную комнату, словно этот жалкий интерьер увеличивал ее радость по поводу моего благосостояния. Она не имела ни малейшего подозрения о моих бедствиях и испытаниях и конечно не подозревала, что ее последний вопрос переполнил чашу. До сих пор все шло гладко; но этого я уже не мог выдержать. Я засмеялся и потерял способность владеть голосом. Мадемуазель, наклонив голову, смотрела в огонь. Фаншетта глядела на меня своими круглыми черными глазами, слегка раскрыв рот.

      – Да, мадам, – пробормотал я наконец. – Сказать правду, вы должны это понять, я был вынужден…

      – Что, Гастон?

      Мадам де Бон наполовину поднялась в постели. В голосе ее слышались смущение и страх; она сильнее сжала мою руку. Я не мог противиться этой мольбе и отбросил в сторону последнюю каплю стыда.

      – В последний год я был вынужден несколько уменьшить свой штат, – ответил я, чувствуя презрительный вызов в отвернувшейся от меня даме. Она назвала меня лжецом и обманщиком, здесь в комнате. Мне приходилось теперь лгать и обманывать в ее присутствии. – У меня теперь всего три лакея, мадам.

      – Ну, это еще прилично, – задумчиво пробормотала мать; глаза ее блестели. – Однако твое платье, Гастон… Хотя мои глаза слабы, но оно кажется мне…

      – Та-та-та! Это только маскарад, – быстро ответил я.

      – Я бы должна была догадаться об этом сама, – возразила она, откидываясь назад с улыбкой и вздохом облегчения. – Но, когда я увидела тебя в первую минуту, я подумала, не случилось ли чего с тобой. Я беспокоилась последнее время, – продолжала она, выпуская мою руку и теребя одеяло, словно воспоминание это смущало ее. – Тут был недавно один человек, друг господина Симона Флейкса… – Она посмотрела в сторону юноши в черном. – Он ездил на юг до По и Нерака. Он сказал, что не встречал при дворе никакого господина де Марсака.

      – Он вероятно больше знакомился с кабаками, чем со двором, – ответил я с мрачной улыбкой.

      – Так я ему и сказала, – живо и с жаром ответила моя мать. – Могу тебя уверить, он ушел от меня весьма недовольный.

      – Конечно, такие люди всегда найдутся. Но теперь, если позволите, мадам, я сделаю необходимые распоряжения, чтобы устроить барышню.

      Попросив ее лечь