Мойте руки перед бедой. Андрей Бронников

кровати. Сергей Ильич поскрёб обтянутую тельняшкой грудь и затем аккуратно наполнил гранёную посудину до краёв. Приложил стакан к губам, резко запрокинул голову и крупными глотками опорожнил его. Понюхал сырок, отломил маленький кусочек и забросил в рот. По выражению лица Полковника крепость напитка определить было невозможно: спирт он пил, как воду и воду, как спирт, чуть оттопырив мизинец.

      Неожиданно Сергей Ильич резко упал возле кровати на четвереньки и с трудом вытащил из темноты баян. Затем присел на постель, ловко надел ремни музыкального инструмента, растянул меха, пробежался пальцами по кнопкам и натужно хриплым голосом заорал песню Юрия Антонова: «Эх, любовь, ты любовь, золотая лестница. Золотая лестница без педрил…». На этом выступление доморощенного музыканта закончилось. Полковник с шумом сдвинул меха, баян страдальчески охнул и вновь исчез под кроватью.

      «Ну, всё, хорош, – сердито скомандовал Семён Семёнович, взмахнул рукой и таким же командирским тоном продолжил. – На завтрак шагом марш!». Не сомневаясь, что его распоряжение будет исполнено, первым вышел из палаты. Вслед за ним, дружно надев маски «Кодзару» – маленькой обезьянки, безропотно потянулись и все остальные обитатели. Даже Полковник облачился в такую же маску, но прихватил свою любимую, Сёдзё-большого любителя сакэ, с собой.

      Дверь хлопнула и в опустевшей палате наступила тишина. Жалобно скрипнула дверца тумбочки. Это таракан осторожно покинул своё убежище. Затем Аркадий внимательно осмотрелся по сторонам и, быстро перебирая лапками, помчался на исходную позицию под плинтус. Казалось, что утренний инцидент прошёл бесследно, и жизнь в больнице нормализовалась, не успев измениться.

      2

      Недавно отремонтированная столовая располагалась в полуподвальном помещении хозяйственного корпуса, куда можно было попасть только по длинному переходу из любого отделения больницы. Построена она была несколько позже главного корпуса, но не настолько, чтоб уж очень отличаться от прочих зданий медицинского городка. Такие же толстые кирпичные стены, высокие и узкие окна, давно некрашеная покрытая жестью двускатная крыша, помятые водосточные трубы. Тяжеловесная архитектура, характерная для конца девятнадцатого и начала двадцатого веков, была отличительной чертой всего больничного ансамбля.

      Внутреннее убранство производило ещё более тягостное впечатление. Косметический ремонт проводился очень редко и частями. Порой можно было увидеть в начале коридора свежеокрашенные стены – облезлые, и выцветшие в другом его конце. Замазанные краской окна почти не пропускали света, и лампы дневного освещения, едва справляясь с сумраком, не выключались круглосуточно. Потемневшие сводчатые потолки терялись в недрах черной бесконечности.

      Убогость внутреннего интерьера в некоторой степени компенсировалась практичностью и продуманностью планировки. Все небольшие кабинеты были отведены для медицинского персонала, зато палаты могли вместить сразу