Название | Одиннадцатый дневник |
---|---|
Автор произведения | Игорь Губерман |
Жанр | Поэзия |
Серия | Проза и Гарики |
Издательство | Поэзия |
Год выпуска | 2020 |
isbn | 978-5-04-115488-2 |
Земное гаснет бытиё,
надежд на льготу нет,
но жизнечувствие моё
острей на склоне лет.
Прекрасно знают и невежды,
что если рвёшься напрямик,
то с дамы сложные одежды
сметаются в единый миг.
В России не просто ограблено
живущее в ней население,
но главное – что испохаблено
ума и души устремление.
Из канувшего я тысячелетия
и в веке не сегодняшнем рождён,
отсюда это чувство, что в ответе я
за всё, к чему душевно пригвождён.
И каждый вечер – вовремя и кстати —
сама за рюмкой тянется рука,
налью немного тёмной благодати
и пью за то, что жив ещё пока.
Стихи текут, как откровение,
как поколения звучание;
потом постигнет их забвение
и навсегда уже молчание.
Бедняга! В час его зачатия —
и это видно по нему —
была ужасной антипатия
супруги к мужу своему.
Когда затеян ужин пышный
и разговор течёт несложный,
то собеседник никудышный,
но собутыльник я надёжный.
Рассчитывать глупо, что всё неизменно
в повадке крутого подонка:
сегодня бандиты одеты отменно
и мыслят корректно и тонко.
Ещё не изменило чувство вкуса,
я больше понимаю даже вроде,
но груда накопившегося мусора
мешает моей умственной свободе.
– Теперь я устаю от малой малости,
я счастлив, но порой изнемогаю…
– А чем ты занимаешься на старости?
– Долги плачу и детям помогаю.
Солидарно, совокупно и соборно,
совпадая в упованиях глухих,
мыслят мерзко, озверело, подзаборно
очень много современников моих.
На старости, в расслабленном покое
поймал себя на том, что и сегодня
я думаю о женщинах такое,
что краской бы залилась даже сводня.
Я людей молчаливых боюсь,
чересчур они смотрят внимательно
или скажут нелепую гнусь
и расстроят меня окончательно.
Как автор музыки волшебной
мог оказаться мелким гадом?
Но жизнь духовная с душевной
текут раздельно сплошь и рядом.
Сказать могу я мало лестного
об отношении к писателям,
но кто меня слегка попестовал —
тем буду вечно я признателен.
Я написал бы свой портрет
без разных пакостных опасок —
как несусветный винегрет
из хаоса случайных красок.
Езжу я далеко и окрест;
повторения делать нельзя:
обезлюдело множество мест,
где отправились к Богу друзья.