Все Легенды. Михаил Веллер

обаяла, поманежила, и в вечер, когда сожительницы отбыли в концерт, культуры питерской набираться, он пришел к ней в комнату в гости. Сначала они поговорили о литературе, потом раскупорили винца, потом поставили музычку, потом зажгли свечку и погасили лампу, потом поцеловались и Марина оттолкнулась, потом она села на кровать, с ногами, а он пересел к ней, а потом они, как пишут в протоколах, вступили в половую связь.

      Именно тут раздался стук в дверь, дверь распахнулась, щелкнул выключатель, яркий неуместный свет вытаращился на великое таинство любви, и так что протокол здесь упомянут совсем не в качестве изыска стиля. Потому что в комнату вдавилась в полном составе комиссия парткома и с негодованием уставилась на голый зад члена партии пятикурсника Захарова.

      Вот так возникает импотенция на базе психического расстройства.

      – Эт-то что такое?! – загремел прокурор – председатель комиссии Шонька. Хавло Шоньки прямо как близнец походило на захаровский зад – как формой и объемом, так и степенью выраженного интеллекта, так что если нацепить на зад роговые очки, можно получить полное впечатление о внешности доцента Шонина.

      – И двери не закрыли, – со скрытой укоризной сказал Алик Скуратов, кандидат с внешностью молодого Робинзона Крузо.

      Налицо была та самая аморальность, с которой и была призвана бороться парткомиссия в своих общежитских рейдах.

      – Вы нескромны, – хладнокровно возразила Марина, спихнув с себя коммуниста Захарова и натянув простыню. – Мы совершеннолетние, и я у себя дома.

      Шонька раздулся до размеров стратостата «СССР-1». И взмыл в предназначенную ему идеологическую стратосферу.

      – Иконы на стенах! – завопил он, тыча сосисочным пальцем.

      Скуратов покраснел. Иконой была огоньковская репродукция «Сикстинской Мадонны».

      – Это Рафаэль, – высокомерно объяснила образованная студентка Марина.

      – А это, видимо, Рембрандт! – орал Шонька, указывая на путающегося ногами в рукавах рубашки Захарова. – Снять! – приказал он.

      Захаров посмотрел на него готовно и затравленно и снял рубашку с ног обратно.

      – Да не это! это надеть! со стенки снять!

      В коридоре перед дверью выросла небольшая интересующаяся толпа. Через эту толпу тихо проталкивались сожительницы, вернувшиеся с концерта.

      – Тьфу, – сказала Марина. – Вот и вся демографическая ситуация. Вас, должно быть, папа с мамой сделали рубанком из полена. Толстое же им попалось полено, – не удержавшись, добавила она.

      Комиссия перехрюкнулась. Шонька посинел. Марина попросила всех выйти вон и дать ей одеться.

      – Произведения искусства не снимем, – заявили подруги. – Стыдно не знать, что это такое.

      – Все будете лишены общежития! – трясся Шонька мелким студнем.

      Когда стих шум великой битвы и комиссия удалилась готовить кары, подруги заварили чаек и посочувствовали Марине с некоторой неприязнью девушек порядочных