Пустые Холмы. Марина Козинаки

кнопку.

      – Вы так устали, Таня, – ласково проговорила настоятельница, и ее рука – почему-то совсем молодая, крепкая рука без старческих морщин и скрюченных пальцев – мягко коснулась ее плеча. – Город вас совсем вымотал. Вы ведь живете в городе? Надеюсь, вы не будете против, если мои воспитанники немного погостят в вашем доме?

      Припомнив каждую деталь этого вечера, Татьяна встрепенулась. Лавка под ней больше не была нагрета дневным солнцем, все погрузилось в тень, лишь рдяная полоска заката растянулась над лесом. Купол неба почернел, на нем замерцали первые звезды. С березы сорвалась стая воронов, рваные крылья понесли их в сторону деревенского кладбища. Татьяна поежилась и пошла в дом. Все готовились ко сну, ходили тихо, разговаривали вкрадчивым полушепотом. Василису так и хотелось уличить в чем-то нехорошем, слишком уж милой и покладистой она казалась. Да и Лан этот был тоже чересчур хорош! Но сколько Татьяна ни наблюдала, ни разу не заметила, к чему можно придраться. Парень с девушкой вели себя скромно, знаков внимания друг другу не оказывали, хотя и бросались помогать по первому зову. Заподозрить их в связи, которая не приветствовалась бы среди воспитанников воскресной школы, оказалось невозможно. Но Татьяна не сдавалась. Интуиция заставляла ее все время быть начеку.

      Когда солнце окончательно село и сеанс новостей по телевизору закончился, мама принялась убирать со стола. Лан вызвался помыть посуду, Василиса попрощалась и ушла в сени. Только лишь комната опустела, Татьянина тревога отступила, в нос ударили запахи деревенского дома, молока и блинов. В теплую тишину ворвалась песенка сверчка за стеной. Татьяна улеглась на пуховые подушки. На деревню опускалась ночь. Туман стал плотнее: он закручивался вокруг изогнутых яблоневых стволов, лип к окнам, что-то прятал от глаз ночных птиц… Татьяна провались в сон, но сон этот не был глубоким. Туман пробрался и туда, он втек прямо через окно, укрыл призрачной скатертью стол, застрял в кувшине из-под молока. Татьяна бродила по дому и не узнавала его, лишь чувствовала, как за ней наблюдают чьи-то глаза. В дверном проеме мелькнула фигура умершей бабушки, но стоило Татьяне приглядеться, как бабушка растворилась в туманной пелене, рассыпалась не то в пыль, не то на тысячи влажных капель. Ноги сводило от холода, сердце выстукивало нечеловеческую дробь. Резкое движение заставило Татьяну вскрикнуть в полный голос. Она обернулась, всплеснув руками – руки во сне казались чужими, – и едва не онемела от ужаса: на столе сидела белка. Ее глазки-смородинки остро блестели, делая ее похожей на бездушную игрушку. Это показалось самым жутким. Татьяна не выдержала и открыла глаза.

      Она сразу поняла, что заснуть больше не сможет. Дом погрузился во тьму, и Татьяна с трудом различила собственные пальцы, вытянутые перед глазами. Да, теперь это были ее руки. Она старалась не глядеть в сторону стола, мысленно ругая себя за трусость. Встала, нащупала халат и тапки и бесшумно выскользнула из комнаты. В сенях тоже было темно и тихо, гости спали по своим кроватям, рассмотреть удавалось только