Госпиталь брошенных детей. Стейси Холлс

не было никаких признаков детей, кроме отдаленного пения, и если бы я не видела мальчиков, плетущих сети на лужайке, то могла бы подумать, что их тут нет. Дети всегда были шумными, они кричали, смеялись и бегали друг за другом – по крайней мере, в городе. Даже сегодня утром я слышала их крики, когда выносила во двор обглоданные кости для собаки. Наверное, местные дети были очень воспитанными, они ходили неторопливо и тихо садились на свои места, как маленькие аристократы.

      Меня препроводили в маленькую комнату, пропахшую сигарным дымом. Мое сердце гулко билось в груди, и я была рада опуститься на стул перед большим полированным столом. Окно выходило на поля, которые простирались за пределами Лондона. Возможно, Клара привыкла к таким пейзажам, где нет ничего, кроме деревьев и неба. Что она подумает о наших комнатах, где из окна можно было видеть только крыши и каминные трубы?

      Дверь за мной открылась и снова закрылась. Невысокий, тщедушный мужчина в аккуратном парике обошел вокруг стола и уселся напротив меня.

      – Доброе утро, мисс.

      – И вам того же.

      – Меня зовут мистер Симмонс, и я один из местных сотрудников. Вы пришли забрать вашего ребенка из госпиталя?

      – Да, – ответила я и тяжело сглотнула. – Меня зовут Бесс Брайт. Я пришла забрать мою дочь. Я оставила ее здесь двадцать седьмого ноября, шесть лет назад.

      Он сдержанно кивнул, показав макушку парика.

      – Шесть лет, говорите? Тогда она должна находиться здесь в полном здравии. Вы оставили опознавательный знак?

      В полном здравии.

      – Да, – мой голос дрогнул, – кусочек китового уса, вырезанный в форме сердца. Половины сердца. Другая половина… она осталась у ее отца. На том фрагменте, который я отдала, были вырезаны две буквы, «Б» и «К».

      – И вы готовы внести плату за содержание и воспитание вашей дочери?

      – Сколько?

      – Ну, вы сказали, что принесли ее в ноябре…

      – 1747 года от рождения Господа нашего.

      – Значит, это шесть лет и…

      – И почти два месяца, до настоящего дня.

      Он согласно кивнул, достал перо и стал подсчитывать столбики цифр.

      – Всего выходит шесть фунтов, и еще я должен…

      – Шесть фунтов? – Я повысила голос, и он замолчал. – У меня нет шести фунтов.

      Он заморгал и посмотрел на меня. Его перо мелко дрожало над бумагой.

      – Когда вы отдавали вашу дочь под опеку, было ясно указано, что возмещение будет составлять один фунт за один год содержания и обучения.

      – Я… я не… я не могу… Как люди получают своих детей обратно?

      Я думала о мешочке с пенсовыми и трехпенсовыми монетами у меня в кармане, который медленно, очень медленно становился тяжелее. Теперь мне казалось, что я медленно ухожу под землю.

      Он почесал голову под париком, который зашевелился, как живое существо.

      – Я возьму бумаги вашей дочери, и тогда мы сможем обсудить условия договора, когда я ознакомлюсь с ее делом.

      Он