Дитя ярости. Клэр Легран

сердце Риэль.

      – Леди Риэль, – продолжал король, – если бы вы находились рядом с водоемом, вы могли бы вызвать наводнение?

      – Не могу сказать, могла бы я это сделать или нет, ваше величество.

      – И все же…

      Наводнение. За годы занятий с Талом она смогла ощутить лишь слабые отблески такой силы, и никогда не была так сильна в магии воды, как в магии огня.

      «Ты знаешь, что можешь это сделать, – прошептал тот же голос. – Ты можешь затопить весь мир. Невиданная сила бурлит под твоей кожей. Ведь ты чувствуешь это?»

      Волна робкого восторга начала подниматься в ней. «Кто ты?» – мысленно спросила она, но ответа не услышала.

      Она вздернула подбородок.

      – Да, думаю, что могла бы.

      И тут же прозвучал новый вопрос:

      – И вам самой, похоже, это очень нравится?

      Вопрос был настолько коварный, бьющий в самую точку, что ошеломленная Риэль не смогла сразу ответить. Она отыскала глазами человека, задавшего его, – сурового красивого мужчину, со светлыми волосами и изящной линией подбородка. Лорд Дервин Совилье. Брат королевы, отец Людивин.

      Дочь сидела рядом с ним, полная достоинства, с ясным взглядом, и сама словно излучающая свет в своем серебристо-розовом платье с кружевом на рукавах.

      – Лорд Совилье, – суровым тоном сказал король, – хотя я и ценю ваш интерес к этим событиям, я не давал вам позволения говорить. – Королева Женевьева – с золотисто-каштановыми волосами и белой, как и у ее племянницы Людивин, кожей, бледная и взволнованная – тронула мужа за руку. – Тем не менее это резонный вопрос, если мы хотим понять, как действовать дальше.

      Риэль взглянула на королеву и была вознаграждена мягкой улыбкой, которая напомнила ей Людивин – но Людивин, выросшую не вместе с Одриком в просторных, залитых солнцем комнатах Бейнгарда, а в холодных залах горного замка Бельбрион, резиденции Дома Совилье.

      Королева скользнула взглядом по Риэль и перевела его на брата.

      – Я не вполне уверена, – медленно ответила Риэль, – что правильно поняла вопрос лорда Совилье.

      Отец Людивин обратил взор на короля, приподняв вопросительно бровь, и дождавшись его одобрительного кивка, сказал:

      – Что ж, леди Риэль, если вы простите мне мою прямоту, то я хотел бы узнать, нравилось ли вам самой то, что вы делали во время скачек. Получали ли вы удовольствие, причиняя боль убийцам? – Он сделал паузу. – Или вашей матери?

      – Нравилось ли мне? – повторила Риэль, пытаясь тянуть время.

      Она не знала, что ответить. Она и в самом деле ощущала в тот момент удовольствие. Разумеется, не от того, что причинила боль кому-то, тем более своей бедной матери.

      Но ощущение полной власти и свободы, которое ей давала ее сила… да, она испытывала восторг от этого. Экстаз освобождения, пронзающий каждый мускул ее тела. Те запретные, яркие моменты – занятия с Талом, Королевские скачки, – когда она не ощущала ничего, кроме своей силы и ее безграничных возможностей. И пронзительное понимания того,