Русская любовь Дюма. Елена Арсеньева

лужбы столь невнимательны. Однако покинуть пределы Австро-Венгрии и въехать в Российскую империю вам запрещено.

      – Запрещено?! Хотелось бы знать кем?!

      – Пограничными узаконениями. Я ведь уже сказал, что у вас бумаги не в порядке.

      – Опять вы за свое! Ну хорошо, укажите мне, в чем неправильность. Я попытаюсь все исправить.

      – Тогда вам, как вы понимаете, придется вернуться в Париж и обратиться в свое министерство иностранных дел.

      – Да неужели? А разве французский консул в ближайшем городе не может это сделать?

      – Нет.

      – А министерство иностранных дел? Оно точно сможет?

      – Ну… вероятно.

      – Хорошо, тогда я еще раз прошу: укажите, в чем именно состоит ошибка в моих документах! Чтобы я явился в министерство и попросил исправить там-то и то-то.

      – В министерстве служат сведущие люди, они сами отыщут ошибку.

      – А я думаю, не отыщут! Потому что ее нет.

      – Она есть.

      – В чем она заключается?

      – Возвращайтесь в Париж, сударь, и обратитесь в министерство.

      – Да вы меня дураком считаете?! Сколько бы я ни разъезжал, что бы ни исправлял, в Россию меня не пропустят, да? Ну, признайтесь честно!

      – Я сказал то, что сказал, и не требуйте от меня признаться в том, чего я не знаю.

      – Зато я знаю! Хотите, я назову вам ошибку в моих бумагах? Она называется – Нессельроде. Правильно?

      – Я не понимаю, о чем вы сейчас говорите господин Дюма. В ваших документах нет такой фамилии. Прошу вас покинуть мой кабинет. Наш разговор окончен. Меня ждут мои служебные обязанности.

      – Вы сломали мне жизнь, господин офицер.

      – Я? При чем тут я?!

      – Да, я знаю, что это сделали не вы, а канцлер Нессельроде.

      – Сударь! У нас в России есть такое выражение – сказка про белого бычка. Это означает…

      – Мне известно, что это означает! Я немного знаком с русскими выражениями!

      – В таком случае не начинайте эту сказку с самого начала. Вы меня поняли? Прощайте, господин Дюма!

      – Прощайте! И идите к черту – вы, ваша Россия, ваш Нессельроде и все на свете русские!

      – Если вам на балу показывают роскошную женщину и предлагают отыскать среди гостей ее любовника, – уверенным тоном проговорил высокий красивый блондин, некоторая томность и изнеженность лица которого с избытком искупалась широкоплечей, узкобедрой и мужественной фигурой, выгодно подчеркнутой безупречным фраком (он всегда носил узкие фраки и сюртуки, но непременно с широкими, по последней моде, отворотами), – никогда не ищите его среди тех, кто стоит сейчас рядом с ней и занимает ее очаровательным светским пустословием. Вы не найдете его и среди тех, с кем она флиртует, с кем хохочет и кому строит глазки. Не будет его также меж теми, чье приглашение на вальс она встречает с нескрываемым восторгом и кого сама манит взглядом пригласить себя. Это не он ловит ее за руку в grand rond и норовит безнаказанно прижать к своей груди в вальсе! Это не он подносит ей шампанское, ревнивой рукой схватив бокал с подноса невозмутимого лакея. Его здесь не сыскать! Но выйдите в самую дальнюю залу, где почти никого и нет…

      – …но выйдите в самую дальнюю залу, где никого почти и нет, кроме двух подагрических стариков, которые вспоминают свои подвиги во время Первой и Второй Пунических войн[1], – бесцеремонно перебил его собеседник, осанистый, высокий толстяк с полуседыми курчавыми волосами, несколько оплывшие черты которого напоминали черты молодого человека тем сходством, какое бывает только между близкими родственниками, – и обратите внимание на задумчивого юношу, который ласкает томным взором далекую звезду, мысленно называя ее именем той самой роскошной женщины, о которой мы говорим. Вот он – ее властелин, ее обладатель, ее тайная страсть! Я угадал персонажей твоего нового романа, Александр, не так ли?

      Тут он радостно захохотал, предвкушая смущение молодого человека, и покровительственно хлопнул его по плечу, однако Александр и бровью не повел и тем же уверенным тоном продолжал:

      – …но выйдите в самую дальнюю залу, где никого почти и нет, кроме двух подагрических стариков, которые вспоминают свои подвиги во время Первой и Второй Пунических войн, а также двух знаменитых литераторов, отца и сына, и обратите внимание на сына… Вот он – ее властелин, ее обладатель, ее тайная страсть!

      И он захохотал столь же радостно и тоже хлопнул курчавого человека по плечу – да так, что тот покачнулся.

      Теперь они хохотали вместе, с нескрываемым удовольствием переглядываясь, ибо хотя этот отец и этот сын порой и ревновали один другого к славе, деньгам и успеху у женщин, они все же очень любили друг друга, особенно когда обоим везло у женщин, у издателей и у читателей. Сейчас они обожали друг друга, поскольку находились на пике своей славы… Хотя слава эта имела различный оттенок и привкус.

      Старшего Александра Дюма весь читающий мир обожал за то, что он выволок старушку Клио

1

Пунические войны – войны между Римом и Карфагеном во II и I веках до н. э., символ чего-то древнего и почти неправдоподобного (здесь и далее прим. автора).