Дело о портрете Моны Лизы. Алексей Калугин

хотел иметь с ним дело, приходилось мириться со вкусами мастера.

      – Хорошие новости или плохие? – отстранившись на расстояние вытянутых рук и по-прежнему держа инспектора за плечи, спросил Леонардо.

      – Смотря как на это взглянуть, – Ладин сделал неопределенный жест рукой. – Один из моих флорентийских поставщиков оказался недобросовестен в отношении взятых на себя обязательств. По счастью, мне вовремя стало об этом известно. Поэтому я и прибыл во Флоренцию, чтобы разобраться со всем на месте, а если потребуется, найти себе другого партнера.

      – Ну, у нас, во Флоренции, с каждым торгашом следует держать ухо востро, – Леонардо ободряюще похлопал приятеля по плечу. – Такой уж здесь народ.

      – В любом случае я рад, что представилась возможность повидаться с тобой, – улыбнулся инспектор.

      Искренность его не вызывала сомнений. Он и в самом деле был рад встрече.

      – Франческо, накрывай на стол! – крикнул Леонардо, заметив заглянувшего в комнату подмастерья.

      – Нет-нет, – тут же протестующе взмахнул рукой инспектор. – У меня не так много времени, чтобы тратить его на пережевывание пищи. Пообедать я смогу и в другом месте, где мне не смогут предложить ничего более интересного.

      – Ах, Паоло! – лукаво улыбнувшись, Леонардо погрозил приятелю пальцем. – Вижу, ты уже наслышан о моих новых работах!

      – Да, – наклонил голову инспектор. – И на некоторые из них я непременно хочу взглянуть.

      – Прошу! – Леонардо приглашающим жестом вытянул руку, указывая на лестницу, ведущую на второй этаж.

      Уже поднимаясь наверх следом за гостем, Леонардо обернулся и на ходу кинул подмастерью:

      – Кувшин вина!

      Войдя в мастерскую, залитую ярким, почти осязаемо белым светом позднего летнего утра, Ладин остановился и как зачарованный посмотрел по сторонам. Всякий раз, когда он оказывался здесь, ему казалось, что он попадал в некий нереальный мир, существующий по каким-то своим законам, не имеющим никакого касательства к окружающей действительности. Изумление, восторг и ожидание чуда, – вот чувства, охватывающие инспектора, едва только он оказывался в этом удивительном месте, существующем то ли в ином измерении, то ли и вовсе вне времени и пространства, и в этом Храме Искусства, в котором творил величайший гений эпохи Возрождения, а может быть, и всего человечества.