Маленький человек из Опера де Пари. Клод Изнер

Пинхас тогда еще не ушел из семьи, и она, Джина, была счастлива… От ностальгии защемило сердце. И в этот миг Кэндзи ласково коснулся ее руки…

      – Если так пойдет и дальше, я возьму да засну, и от храпа моего могучего колосники попа́дают! – пообещал Мельхиор Шалюмо в пространство, глядя на хореографические выкрутасы Ольги Вологды.

      Заняв пост в кулисе на левой стороне, он надзирал за статистками, толпившимися за сценой и пока только мечтавшими попасть в состав кордебалета. Его бесило, что они так легко принимают ухаживания всяких господ не первой свежести – один седовласый соблазнитель уже зажимал в углу девицу и что-то нашептывал ей, пытаясь всучить коробку конфет; второй восседал на стуле, а у него на коленях вертелись и хихикали сразу две малолетние егозы.

      «Позор тому, кто дурно об этом подумает», – прокомментировал Мельхиор, смертельно завидуя обоим престарелым ловеласам. И единственная принятая им мера против непотребства за сценой свелась к тому, что он оштрафовал девчонку, которая громче всех смеялась, – обычная санкция, призванная поддерживать дисциплину среди маленьких жеманниц, ни единая из которых никогда не сравнится с мадемуазель Сюбра или мадемуазель Хирш.

      – Эта Аглая стоила мне полторы тысячи франков на Рождество! – пожаловался старикан с орденом Почетного легиона такому же скрюченному годами сатиру.

      Мельхиор Шалюмо, пожав плечами, перебрался поближе к сцене.

      И вдруг произошло нечто ужасное: в разгар вальса Ольга Вологда упала – и осталась лежать, смешно раскорячившись на подмостках. Все случилось столь быстро и неожиданно, танцовщики столь стремительно бросились спасать положение, что публика решила, будто так и задумано хореографом. Балерины из кордебалета тотчас заслонили Ольгу собой, Сванильда и Франц сымпровизировали зажигательное па-де-де, а русскую приму тем временем унесли за кулисы. Не успели редкие балетоманы, придирчиво сверявшиеся с либретто по ходу спектакля, удивиться, а на сцену уже выпорхнула дублерша Коппелии и, обмирая от счастья – надо же, как повезло! – устремилась в круг.

      Кто-кто, а уж Мельхиор Шалюмо все видел и все понял. Один-единственный взгляд на распростертое тело Ольги Вологды – и его охватило такое неистовое ликование, что человечек даже испугался: он не сумеет скрыть свои чувства, надо срочно что-то делать. Прочь отсюда немедленно, а то заметят!.. Куда же?.. Конечно, на крышу!

      Мельхиора шатало, сердце грозило вырваться из груди, и чтобы дать выход безудержной радости, он запел:

      Человечек жил на свете,

      Сам не больше воробья.

      «Чик-Чирик!» – кричали дети…

      На высоте пятидесяти метров Чик-Чирик скакал по крыше дворца Гарнье, который вознес его над сияющей электрическими фонарями авеню Опера, над Парижем, чей сон хранила конная муниципальная гвардия, над миром, над Вселенной.

      – Господь Всемогущий, Ты меня так вконец избалуешь! Я ждал этого момента, верил Тебе, как всегда, без оглядки. Ну, бывало, что и усомниться