Гетера. Эдмонд Фрижак

меня – отдохни, я постерегу твой сон… Но мне кажется, что ты дрожишь. Ночью с гор дует ветер, а ты очень легко одета, – это хорошо только, днем, во время жары. Тебе не холодно? Хочешь, я прикрою тебе плащом колени?

      – А ты? Ты забываешь о себе.

      – О! Я воин: я не боюсь холода и…

      – И вообще ничего…, – договорила она очень тихо.

      – Ничего, – повторил Конон, невольно улыбаясь, услышав эту так наивно высказанную похвалу. Он отстегнул свой развевающийся паллиум и, с видом удовольствия, хотя и не особенно умело, прикрыл им молодую девушку, которая не сопротивлялась, так как ей, и в самом деле, было холодно.

      – Теперь надо спать, не надо больше разговаривать… Все женщины немного болтливы, – прибавил он поучительно.

      – Однако, – застенчиво сказала Эринна, – что же я отвечу моей матери, когда она спросит у меня твое имя, чтобы произносить его в наших вечерних молитвах.

      – Не все ли равно? По всей вероятности, нам не суждено больше видеться.

      В голосе молодого человека звучало как бы сожаление; Эринна, вероятно, заметила это и задумчиво ответила:

      – Это зависит от одного тебя. Моя мать все-таки спросит у меня твое имя. Я сама буду горячее молиться богам, если буду знать имя человека, лицо которого запечатлеется в моей памяти.

      – Это правда… Меня зовут Конон, Алкмеонид, сын Лизистрата. Я афинский триерарх. Боги должны любить молитвы девушек. Я буду сражаться с большим мужеством, если ты, хоть изредка будешь молиться за меня богам… Скажи, кроме того, своей матери, – прибавил он после короткого молчания, – скажи своей матери…

      – Что такое? – спросила молодая девушка, почувствовав, что у нее невольно сердце забилось сильнее.

      – …своей матери или Лизисе… или лучше нет, никому… не говори никому ничего… Знай только, что если случай снова пошлет тебе смертельную опасность, я чувствую, что буду защищать тебя со сверхъестественной силой Гераклия… Я готов вступить в борьбу даже с богами… Я говорю это для тебя одной, Эринна, и я не знаю, какая сила заставляет меня говорить тебе это.

      – Я сохраню это для себя одной, – отвечала она.

      Он понял, что она смотрела, на него, и ему показалось, что он видит, как под легким покрывалом краска вспыхнула на ее молодом лице.

      Она продолжала тихо:

      – Потому что я никак не могу заставить себя чувствовать после этого приключения испуг и тревогу. Я наоборот, чувствую, что никогда не была ни так спокойна, ни…

      Конон опустился на колени и взял ее руку, которой она не отнимала.

      – Ни?.. – спросил он.

      – Ни так спокойна, ни так счастлива, – прошептала она.

      Она прислонилась головой к мраморной плите, закрыла глаза и больше ничего не сказала.

      Стоя перед ней, он смотрел на нее, испытывая новое очарование, которое как бы исходило от молодой девушки, к которой он за минуту перед тем прикасался совершенно равнодушно. Не только недурная собой, но красавица, с лицом, обрамленным золотистыми волосами, в нежном и свежем расцвете своей молодости и волнения, закутанная