Гетера. Эдмонд Фрижак

научились почитать ее могущество.

      Потому что другие почитают ее неправильно или по-варварски.

      Потому что она Анадиомена с водорослями в волосах, белая дева наших священных волн.

      Потому что здесь ее формы прекраснее, ее уста горячее, глаза вдохновеннее.

      И если бы земля погрузилась когда-нибудь в бездны морские, по которым она шествует.

      Афродита, вечная и неизменная, увидела бы еще под своими обнаженными ногами другие миры».

      Гиппарх простер руки над головами молодых людей, потому что в то время, как он говорил это, они приблизились друг к другу, и их лбы соприкасались под смешавшимися волосами. Он благословил их жестом жреца и вдохновенным голосом поэта продолжал:

      «Это она, силой своего могущества, заставляет ржать диких жеребцов,

      когда ветер ливийских пустынь доносит до них топот приближающегося табуна кобылиц.

      Это она заставляет мычать быков и гордо сверкать глаза львов.

      Это она кладет на чело девушек румянец неведомого желания.

      Это она кладет на чело женщин румянец радостных воспоминаний.

      Это она соединяет женщину с мужчиной, как гибкий плющ с могущественным стволом дуба.

      Это она подчиняет себе животных, и она же властвует над людьми.

      Потому что она великая богиня любви.

      Потому что она высшая богиня жизни.

      И покрывала, скрывающие ее неподдающуюся

      описанию красоту, скрывают утробу, где зреет будущее».

      Он умолк. Все остальные тоже хранили молчание.

      – Мне нравятся твои слова, Гиппарх, – сказала, наконец, Эринна. – Ты великий артист: время прославит твое имя, и черты Анадиомены, изваянные из мрамора твоей рукой, будут жить вечно.

      – Что нам до того, – тихо сказала Ренайя, – что будут говорить о нас через много веков. Я готова отдать все статуи Гиппарха, даже ту, которую он вылепил с меня, когда я стала уже его женой, но не была еще матерью, – я отдала бы их все за одну улыбку моего ребенка.

      Гиппарх не сказал ничего; он подошел к жене и долго целовал ее около темных локонов, которые вились у нее на висках.

      Вместе с наступившей прохладой вечер проникал в мастерскую. Это было самое приятное время. Заходящее солнце скрывалось за смоковницы.

      Старая кормилица приподняла портьеру.

      – Пойдем, дитя мое, – сказала она, – пора домой.

      – Это правда, – воскликнула Ренайя. – Ночь наступает. Я пойду за моим сыном.

      Ее ребенок все еще спал в своей корзинке, стоявшей на каменной скамье, охраняемый неподвижно лежащей собакой.

      Глава 3

      В ту эпоху Афины, неправильно расположенные у подножья своих знаменитых холмов, опоясывались высокими кирпичными стенами, почти везде покрытыми неразрушимой штукатуркой из толченого мрамора. Эти стены, настолько широкие наверху, что по ним свободно можно было разъезжать в колеснице, защищались зубчатыми башнями, сообщавшимися через