Зигги Стардаст и я. Джеймс Брендон

прав. – Мой голос дрожит. – Вид отсюда куда лучше.

      – Ага… правда? – Он отводит взгляд, и я возвращаюсь в собственное тело.

      О да, это нечто. Вид, в смысле. Словно сидишь посреди игрушки-калейдоскопа.

      – Разбитое сердце, – говорит он.

      – Что?

      – Озеро. Оно имеет форму разбитого сердца.

      – Правда? – Поднимаюсь на колени, чтобы увидеть.

      – Ага. Одна девушка-индианка бросилась с этого утеса из-за какого-то белого – конечно же! – разбившего ей сердце.

      – На самом деле?

      – И от этого через озеро прошла трещина.

      – Где? – Я смотрю, но не вижу.

      – Вон там. – Слежу за его пальцем, но все равно не вижу.

      – Да где же?

      Уэб берет меня за руку, указывает ею на едва заметную трещинку посередине, более темного голубого цвета, которая изгибается до края бесконечности.

      – Вон там, – шепчет мне на ухо.

      – О… я… вижу… ничего себе.

      – Говорят, этот водопад появляется только тогда, когда она плачет, ее дух снова и снова прыгает с утеса в нескончаемой муке.

      От его голоса у меня покалывает кожу.

      – Серьезно?

      – Серьезно.

      – Откуда ты знаешь?

      – Мы, американские индейцы, любим ваши легенды! – И он, хохоча, падает спиной на траву.

      – Идеальное совпадение, – говорю я, зачарованный рябью на воде.

      – Что?

      – То, что мы живем у озера в форме разбитого сердца.

      – Да? Почему?

      – Потому что здесь все такое – сломанное. Разбитое сердце в сломанном городишке на сломанной земле с тысячами сломанных людей…

      – Правда…

      – Боуи говорит, что сегодня сломано все. То, что мы считали истиной, перестало быть ею, и будущее не так отчетливо, как когда-то. Если нам нужны истины, можем придумать их для себя сами…

      – Глубокая мысль, чувак.

      Наблюдаем, как небо становится фиолетово-розовым.

      После долгого молчания он говорит:

      – Тебе не следует это прятать, знаешь ли.

      – Что?

      Уэб смотрит на меня, его волосы, подхваченные ветром, обметают небо, становятся ночью.

      – Все то, что ты говорил…

      – Когда?

      – Только что. И в туалете в то утро, когда мы познакомились. И в классе, когда говорил об этой книге. Мне нравится твой взгляд на вещи, чувак. Тебе не следует прятать это от всех…

      – Мой взгляд на вещи… что именно?

      – Не знаю. Ты милый, мне кажется… Сострадательный…

      – Э-э…

      Ничего себе. Разве парни говорят друг другу такие вещи? И что это значит – «милый»? Типа «ты нюня и простофиля» или «ты самый потрясный ангел, какого я встречал в жизни»? Вот бы понять!

      – Ну, так что там насчет любви? – спрашивает он.

      – Что?

      – Наше задание.

      – А, верно. Я ее не люблю.

      – Не любишь?

      – Не-а.

      – Почему?

      Вдалеке похожие на бумажных куколок рыбаки вытаскивают лодки на берег, а еще дальше на пляже какие-то люди собирают в кучу