Дом дервиша. Йен Макдональд

пальцев.

      – Мне потребуется гора ладана, чтобы избавиться от этой вони до Пасхи, но кто за это заплатит? – ворчит отец Иоаннис. – Я не могу добиться, чтобы патриархат черепицу на крыше поправил.

      Георгиос Ферентину думает, что на Пасху, наверное, пойдет в церковь Святого Пантелеймона. Он не верит в Бога, вера ниже его достоинства, но наслаждается умышленным безумием религии. Маленькая церковка спрятана в конце переулка, ответвляющегося от другого такого же переулка. Самая старая в Эскикей, церковь Святого Пантелеймона позволила целому району вырасти вокруг себя, как фрукту вокруг семечка. В церкви хранится тот самый меч, что стал мягким, как воск, и согнулся, вместо того чтобы обезглавить мученика, в честь которого названа церковь, пока тот сам не решил, что настала пора умереть, и отличная коллекция икон святого покровителя храма. Некоторые иконы написаны в альтернативной русской манере, на них святой изображен с пригвожденными к голове руками. Женщина, которой принадлежит художественная галерея в бывшем помещении для танцев, сделала отцу Иоаннису заманчивое предложение продать эти мрачные иконы. Но иконы не его, чтобы продавать их. Георгиос Ферентину понимает, что если пойдет туда на Пасху, то, возможно, будет единственным посетителем. Ну, может, еще пара старых вдов, которые приезжают бог знает откуда, в черных, как вороново крыло, одеяниях. Даже до этнической чистки 1955 года вера в Эскикей пошла на спад. Однако в последнее время Георгиос почувствовал, как она украдкой пробирается обратно, просачивается тоненькими струйками, нащупывая дорогу по булыжной мостовой между камней. Эта вера более пронзительная, чем вера приверженцев святого Пантелеймона или последователей ордена Мевлеви. В ней есть восточный компонент. Она грубее, моложе, нетерпеливее и увереннее.

      – Это все жара, говорю же, – говорит Кондитер Лефтерес. – Из-за жары у них крыша едет.

      – И футбол, – добавляет Бюлент. – До конца недели наверняка прирежут кого-нибудь из английских фанатов. Это все жара и футбол.

      Греки из чайной на Адема Деде кивают и негромко соглашаются.

      – Ты закончил тот памфлет? – интересуется отец Иоаннис.

      Лефтерес разворачивает лист бумаги формата А4 и перемещает в центр стола. Лист девственно чист.

      – Я решил не делать этого.

      Лефтерес, мастер сахара и сочности, пасхальных агнцев и золоченых фруктов, по совместительству местный памфлетист в Эскикей.

      Назойливый парень, невозвращенный долг, громкая музыка в неурочный час, кто-то выкидывающий мусор в ваш контейнер – отправляйтесь в чайхану на Адема Деде. Заплатите, сколько он скажет. Недешево. Качество всегда стоит недешево. Но уже на следующее утро жители Эскикей обнаружат листок формата А4, всегда написанный от руки, прикрепленный кнопками к двери обидчика, приклеенный скотчем на окно дома или налепленный на лобовое стекло припаркованного автомобиля. В лучших традициях турецкого стихосложения, с использованием соответствующего размера и высокого штиля будет перечислен каждый недостаток, высмеяна каждая черта,