Джагер. Андрей Левицкий

Храм он все равно не пойдет. Что ему делать у монахов? В Канториуме ломают послушников, переделывает им мозги по-своему, оттуда выходят суровые фанатики, жрецы, истребители мутантов.

      – Известно всем, забьют мозги ученьями своими, – причитала Ирма. Она всхлипнула и отвернулась, перебирая руками подол выцветшего домотканого платья, испачканного мукой. Видно, узнав, что Вика отдают Ордену, бросила все на кухне и помчалась к нему, прихватив снедь.

      Она что-то еще говорила, тихо всхлипывая, утирая слезы рукавом, но Вик не слушал. Ирма добрая, но глупая, ничего толкового посоветовать не может, поэтому он думал о своем. Надо бежать прямо сейчас и в Сетуньскую пойму идти. Про тайник в библиотеке, где карабин, нож, походная сумка и пара серебряных монет, придется забыть. Остается с Гривой как-то разобраться. У того неплохой дробовик, патронташ всегда полный. Чтобы по Пустоши нормально передвигаться, надо забрать свою мопедку, которая у друзей на улиточной ферме запрятана. Главное – раздобыть еды на первое время. Он покосился на куль с припасами, что принесла Ирма. Фляга томатного сока, два початка карликовой кукурузы и огурец, свежая лепешка. На день хватит. А потом?

      Надо денег достать. У Ирмы пара медяков всегда найдется…

      Он покачал головой. Нет, нельзя ее впутывать, ей в клане еще жить.

      В дверь снова просунулся Грива:

      – Хозяйка…

      Поставив тарелку на пол, Вик сказал:

      – Тетя Ирма, спасибо. Ты иди… – Он хотел добавить «все будет хорошо», но не стал, потому что сам не был в этом уверен.

      Утерев слезы, Ирма поднялась с мешков. Нерешительно протянула руку – Вик не стал отворачиваться – и потрепала его по голове, взъерошив жесткие светлые волосы. Вздохнула, комкая фартук, вышла в коридор. На пороге снова появился Грива. Окинул склад взглядом и собрался захлопнуть дверь, но Вик окликнул:

      – Погоди, дело есть.

* * *

      Архип Дека оглянулся, когда в дверь галереи на тридцатом этаже башни стукнули кулаком. В звуке этом было что-то нагловатое и самоуверенное, сразу становилось ясно – снаружи стоит старший бригадир.

      – Заходи.

      Дверь распахнулась, и Оглобля шагнул внутрь.

      – Чего звал?

      – Сядь, – велел Архип.

      Лысый здоровяк взял в углу колченогий табурет, вытащил его на середину галереи и сел. Скинув с плеча ремень, поставил винтовку между ног, сжал широкими ладонями ствол и кинул взгляд на тумбочку под стеной. На ней стоял древний патефон с медным раструбом и резной деревянной ручкой, треснувшей, стянутой полоской кожи. В тумбочке без дверцы лежали стопкой штуковины, которые, как слышал Оглобля, называются пластинками. Они тоже остались с древних времен – удивительно, что сохранились, с виду-то совсем ломкие. Большинство никуда не годились, но некоторые еще «играли». Архип иногда ставил их на патефон, крутил ручку, Оглобля сам видел – в аппарате что-то булькало, скрипело, по пластинке елозила игла, из раструба лилась странная шипящая музыка.

      – О каком походе переговорщик говорил? – спросил старший бригадир.

      Скрестив руки на груди, Архип