Варвары Крыма. Андрей Левицкий

повернулся и крикнул:

      – Стоять по местам, двигатель на полную! Пулеметчики к турелям!

      – Воевода, – девушка глазами показала Лонгину на меня, – что с ним?

      Старик впервые прямо посмотрел на меня. В глазах его застыла ледяная ненависть.

      Двигатель набрал обороты, загудели воздушные винты вверху, и палуба снова качнулась.

      – В трюм, в отдельную комнату на корме, – приказал воевода. – И пусть его раскуют, Лада. Я не хочу, чтобы у него были язвы на руках и ногах, когда начнется казнь. Он цел? Откуда эта кровь?

      – Говорит, царапина на ноге.

      – Царапина? – спросил у меня Лонгин.

      Пожав плечами, я кивнул и отвернулся от него. По виску поползла капля пота.

      Когда Якуба отбросили от меня, он выпустил свой нож, а я тогда схватил его и сунул в карман лезвием вниз. В поднявшейся суматохе этого никто не заметил. Плавник пропорол ткань; после того как я встал, клинок проскочил в дыру и порезал кожу на ноге, изогнутая рукоять застряла в кармане. Рана была неглубокой, кровь совсем тонкой струйкой стекала в промокший сандалий.

      Они заметили только кровь – но пока ничего не знали о ее причине.

      Глава 5

      Повезло – снимая кандалы, гетманы не обыскали меня. Когда они закончили, стоявшая в дверях Лада спросила:

      – Что там за рана, покажи?

      Как можно более равнодушно я качнул головой.

      – Кровь уже не идет. Она неглубокая, так, царапина.

      – На трапе крови было слишком много для простой царапины, – возразила девушка.

      – Ну так что? – Я насмешливо глянул на нее и сделал приглашающий жест. – Ты сама затянешь, снимать штаны?

      – Я пришлю лекаря. – Лада шагнула в сторону, пропуская охранников, и вышла.

      Лязгнул засов, проскрежетал ключ в замке. Наступила тишина, лишь тихо гудели пропеллеры.

      Комната, куда меня посадили, находилась у самой кормы. Когда дирижабль поднялся над Редутом, я прижался щекой к стене возле забранного решеткой окна и разглядел башни, медленно уползающие назад. Они быстро исчезли в темноте. Расселина расширялась, склоны росли и все дальше отступали друг от друга.

      В отличие от камеры Редута, здесь на полу вместо гнилой соломы лежал ковер – хотя и совсем старый, облезлый. На койке драное одеяло, в углу пустой железный кувшин, в двери – закрытое крышкой квадратное окно. Осмотрев место заключения, я заглянул под койку, потом в окно. Недалеко от дирижабля летела стая белушей, их гладкие спины поблескивали в лунном свете. Вытащив нож, я просунул руку между прутьями и вонзил черный клинок в обшивку гондолы немного ниже окна.

      И только успел присесть на койку, как в сопровождении охранников явился лекарь. Он осмотрел рану и ссадины, смазал ногу с запястьями пахучей густой мазью и ушел.

      – Дайте мне пить! – крикнул я вслед гетманам.

      Вскоре крышка на дверном окошке откинулась наружу, в камеру просунулась рука с кувшином, я взял его, крышка сразу закрылась. В кувшине оказалась теплая вода.

      Вверху