Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник). Елена Арсеньева

потертое пальто с башлыком, откинутым на плечи, на груди бляха, как у железнодорожного носильщика, а на фуражке – табличка с облупленной надписью: «Рассыльный». Фуражка с галунами была красная, и Шмулик Цимбал понял: он нашел то, что искал.

      Он сделал знак:

      – Я имею вам сказать пару слов!

      Старик подошел к нему с недоверчивым, даже опасливым выражением, однако по мере того, как он слушал торопливый Шмуликов шепот, его лицо приобретало восторженное выражение. Он несколько раз приложился носом к свертку, закатил глаза, изображая неземное блаженство, и спросил:

      – Лилии? Неужели это лилии?!

      Шмулик не удостоил его ответом. Он расплатился с «красной шапкой», хотя, судя по блаженной физиономии, тот был готов исполнить поручение и на шармака, то есть задаром, и повернулся, чтобы уйти.

      – А письмо для дамы? А карточка? – не унимался рассыльный, игриво подмигивая Шмулику.

      – Все внутри, – буркнул тот и вышел, придержав дверь для «красной шапки».

      Судя по всему, посыльный давненько не носил цветов, потому что бросился исполнять поручение со всех ног.

      Шмулик не без печали посмотрел ему вслед и вновь спрятал нос в воротник. Он знал, что ему надо возвращаться на Молдаванку, к ее королю, однако, словно против воли, ноги вновь понесли его к синематографу «Киноуточкино».

      Очередь желающих посмотреть «Последнее танго» не уменьшилась.

      Шмулик Цимбал смотрел на неправдоподобно красивое лицо умирающей Кло, а сам словно бы видел чудака-рассыльного, как он бежит со всех ног на Пушкинскую улицу, к гостинице «Бристоль», как по-свойски подмигивает швейцару, как подходит к портье и, сорвав со своей ноши некрасивую оберточную бумагу, открывает роскошный букет белых лилий… сладко, даже приторно благоухающих… невероятно-прекрасный, сказочный букет… и говорит:

      – Мадам Вере Холодной от мсье Эмиля Энно!

      Шмулик махнул головой, отгоняя видение, от которого ему стало так тяжело на сердце, словно пуля из «Велодога» Миши Япончика, короля Молдаванки, все же пронзила его.

      – Ну что вы скажете на это несчастье? – шепнул он беспомощно, чувствуя, что у него начинает щипать глаза. – Это же сущий кошмар! Ай-я-яй!..

      Потом он покачал головой и побрел своим путем, бормоча под нос невнятно и не в лад:

      В далекой знойной Аргентине,

      Где небо южное так сине,

      Где женщины как на картине,

      Про Джо и Кло поют…

      Там знают огненные страсти,

      Там все покорны этой власти,

      Там часто по дороге к счастью

      Любовь и смерть идут!..

* * *

      Алёна глянула в путеводитель по Одессе, который купила сегодня. Художественный музей работает до шести. Сейчас начало шестого. Она успела и поесть, и отдохнуть. Судя по карте, ходу от гостиницы до Софийской улицы – минут десять. Запросто можно успеть если не приобщиться сегодня к искусству, то хотя бы отметиться.

      Через